Не отъехала машина и пятидесяти километров от Атарена, как Зоя пожаловалась, что у нее мерзнут ноги. Сиротка немедленно остановил грузовик, снял черные валенки с Зоиных ног, самолично растер в сильных ладонях ее маленькие ступни и в довершение всего, стащив с себя меховые чулки, надел их, еще теплые, мягкие, на стройные крепкие ноги пассажирки.
Этот рыцарский акт и мелкие услуги, оказанные шофером в дороге своей спутнице, привели к тому, что на исходе первого же дня пути они чувствовали себя старыми друзьями.
Сиротка спел весь свой репертуар, рассказал десятка два анекдотов, из которых некоторые были настолько рискованными, что Зоя закрывала ярко-красной варежкой рот шофера, и в туманных выражениях дал понять, что очарован ее красотой. Зоя в ответ только хохотала, сияя жемчужными зубами.
К Глухариной заимке подъехали глубокой ночью. В избушке никого не оказалось, но большая поленница колотых дров лежала под навесом. Сиротка внес вещи в избушку, закрыл ватным капотом мотор, отрегулировал его на малые обороты и занялся хозяйством.
Через полчаса железная печка ярко пылала. На сковороде шипели мясные консервы. Зоя, в пестром фартуке с широкой оборкой, мыла сушеный картофель. По стенам бегали веселые зайчики. В воздухе совсем по-домашнему аппетитно пахло жареным.
После ужина начали устраиваться на ночлег. В избушке стоял только один узенький топчан с соломенным матрацем. Сиротка сбросил его для себя на пол, а Зое постелил на топчане свой полушубок.
2
Сильный удар подбросил Сиротку. Он больно ударился головой о крышу кабины. Зоя вскрикнула и ухватилась за его плечо. Мотор заглох. Грузовик остановился. Из радиатора густо повалил пар.
Проклиная свою сонливость, Сиротка распахнул дверцу. Пробуждение оказалось печальным. Неуправляемая машина с ходу въехала передними колесами в глубокую канаву, образовавшуюся вдоль берега в тех местах, где вода ушла и лед обломился.
Шофер тщательно осмотрел машину. Грузовик лежал на брюхе. Передние колеса болтались в воздухе. Но еще хуже было то, что лопнул резиновый шланг и вся вода вытекла из мотора. Он быстро остывал.
Когда Сиротка закончил осмотр и вылез из-под машины, Зоя вопросительно посмотрела на него. На лице шофера играла широкая уверенная улыбка.
— К ночи будем дома, Зоя Васильевна. Не горюй — сегодня увидишь своего муженька.
Зоя повеселела. Она не знала, что Сиротка и сам еще толком не представлял, как он выручит машину.
Виктор вытащил из кузова топор, взобрался на берег и принялся рубить ближайшую сухую лиственницу. На снег полетела ядреная щепа. Высокое дерево затрепетало, раз-другой дрогнуло, потом нехотя накренилось и, прочертив верхушкой в воздухе дугу, с треском рухнуло на лед. Ствол переломился.
Прежде всего Сиротка разложил костер из сухих сучьев, подтащил к нему большой брезент и заботливо пригласил Зою к огню. Затем принялся за машину: вырубил во льду круглую лунку, налил в нее бензина и поджег. Пламя начало растапливать лед. Надо было добыть воды, чтобы залить ее в мотор, пока он не замерз. Нечего было даже пытаться сделать прорубь л зачерпнуть речной воды: сейчас она сохранилась лишь в отдельных яминах, на километры разбросанных друг от друга. Повсюду сплошной толщей лежал лед. Сиротка хорошо знал это и не стал терять дорогое время на бесплодные поиски воды.
Пока в лунке накапливалась талая вода, шофер не сидел сложа руки. Из ствола поваленного дерева он сделал длинную вагу, вырубил толстый чурбак и подкатил его к передку машины, потом натесал несколько плах — подкладывать под колеса.
Через три часа усердной работы с помощью Зои, которая таскала плахи, наваливалась вместе с Сироткой на вагу, машину удалось поднять. Она стояла на прочном льду, весело пофыркивая, готовая к бегу.
...Огни прииска показались неожиданно, когда Зоя снова начала дремать. Машина чертом пронеслась по безлюдным улицам поселка, взлетела на какой-то бугор, нырнула вниз, круто свернула и, взвизгнув тормозами, остановилась у крытого крыльца.
Шатров был дома. Заслышав скрип тормозов под окнами, без шапки, раздетый, он выскочил на крыльцо и, не успела Зоя спрыгнуть с подножки, схватил жену в охапку вместе с тулупом, баульчиком и понес на руках, наступая на полы тулупа, спотыкаясь, осыпая на ходу поцелуями нахолодавшее на морозе родное лицо с большими глазами.
— Зоенька! Ласточка моя! Приехала... Наконец-то...
— Пусти, Алешка! Сумасшедший! Ты меня уронишь, я ведь тяжелая.
Зоя барахталась, порывалась встать на ноги, но Алексей только тогда разжал руки, когда внес жену в комнату. Со счастливой доброй улыбкой он, словно в изумлении, не веря глазам, то любовался Зоей и несвязно начинал что-то рассказывать ей, то, смеясь, опять принимался целовать щеки, глаза, губы, подбородок жены.