В начале лета, лёд лежал на гальке речного дна, как громадные бело - голубые катера, выброшенные неведомой волной на берега. Зрелище потрясающее, если учесть, что в июне бывают иногда очень жаркие дни, эдак под тридцать с плюсом.
Свернув, мы обошли широкую пойму речки и по прямой, перевалив по тайге небольшой гребень, стали спускаться в долину Амнунды.
Тут, на пологом склоне заросшем мелким, редким сосняком, мы и увидели удивительное сооружение, явно сделанное человеческими руками...
Надо сказать, что в этих местах, до БАМа вообще не было людей, и только по долине Муякана проходила оленья тропа, по которой изредка кочевали с места на место местные "индейцы", охотники и рыбаки - тунгусы. Между Уояном - тунгусским поселением на Верхней Ангаре и русским селом на Витиме, было километров двести непроходимой тайги...
Подойдя ближе, мы осмотрели это сооружение на сваях и поняли, что это гроб- домовина, для умершего здесь, в окрестностях, человека, скорее всего охотника- тунгуса. Мы посидели немного под этим гробом на сваях, начавшим уже рассыпаться и гнить. Естественно, в домовине, уже никого не было - тело постепенно съели и растащили лесные звери и птицы...
Над нашими головами светило яркое солнце и листва чуть тронутая утренними морозцами, играла всеми цветами радуги. Вдоль реки тянул лёгкий, ароматный ветерок, а впереди на сходе земли и синего неба громоздились, далёкие и близкие горы.
Тишина стояла необычная и потому, нам невольно взгрустнулось...
"Вот жил - жил человек, а потом умер - то ли заболел, то ли медведь заел. И вот его тут, на просторе похоронили несколько лет назад, а сегодня и следа от его тела не осталось! Только эта домовина стоит полусгнившая, на ошкуренных от коры сосёнках (чтобы мелкие хищники не смогли забраться в гроб).
Вдруг, откуда-то издалека донёсся протяжный звонкий рёв и я встрепенулся, узнав песню гонного изюбря.
"Ничего себе! - восхитился я. Время к двенадцати дня подкатывает, солнце почти в зените, а олени ещё ревут..."
И действительно. Такое я слышал в первый раз. Обычно изюбри во время гона, заканчивают реветь до восхода солнца. Но здесь такая глухомань, что их никто не тревожит и потому, они ревут круглые сутки с небольшими перерывами...
Спустившись к реке, мы вышли на круглую, травянистую полянку, когда из под ног у нас вывернулся серый зайчишка, проскакал немного до противоположного края опушки и остановился, затаившись у нас на виду. Юра, увидев зайца, дрожащим от волнения голосом попросил у меня ружьё, долго целился и наконец нажал на спуск.
Выстрел грянул и заяц, упал, забился на секунду и затих. Юра исполнил танец "добытчика", и радостно блестя глазами воскликнул: - Ты видел! Я его добыл и теперь мы его съедим, сварив ритуальный супчик с зайчатиной!
Я понимал его охотничью радость. Для него - это была первая охотничья добыча в жизни и он заслуженно гордился этим...
Он, как настоящий охотник, пошёл в лес и подстрелил зайца и теперь своей добычей будет угощать меня и есть сам...
...Я считаю, что охота намного человечнее и честнее, чем выращивание домашних животных с заведомой целью съесть их сразу после "технологичного" убийства или сделать из своих одомашненных "друзей" тушёнку.
На охоте всегда присутствует момент соревновательности человека и дикого животного. Но в жизни "цивилизованного" обывателя, почему-то этот благородный процесс, почти спорт встречает негодующее осуждение. Вполне фарисейское, если учесть, что этот обыватель, заготавливая мясо впрок, промышленным способом, уготовляет смерть для миллионов "домашних" животных.
Мало того. Он всякими зверскими ухищрениями старается выращивать этих животных как можно быстрее и с соответствующими мясными кондициями!
Я знаю примеры, когда мясо изготовители на свинофермах, выкалывают глаза (тоже промышленным способом) молоденьким свинкам, чтобы они лишённые зрения, не могли "волноваться" и поэтому, мясо делалось какого-то особого качества...
Я бывал на мясокомбинате и могу заверить вас, что по сравнению с таким "цивилизованным" убийством охота - это действительно аристократическое занятие. Зверства цивилизованного человека в век всеобщей индустриализации - это не для слабонервных. Я даже написал киносценарий на тему мясокомбината и назвал его: "Мир - это ложь"!
Однако возвратимся в долину Амнунды.
Мы вышли к подошве высокой горы, над которой ветерок проносил клочья тумана из-за хребта. И там, на высоте, под близким солнцем, увидели мы пасущихся оленей - маток. Они были далеко, на горных луговинах - морянах и как ни в чём не бывало ели сочную травку, переходя с места на место, как пасущиеся коровы. Я с восторгом показал их Юре.
- Ты посмотри - с волнением говорил я, - они ведь ни на кого внимания не обращают. Тут им безопасно, словно - в воплощённом раю!
Я размахивал руками, радовался в предвкушении замечательных дней и ночей на свободе, вдали от сиюминутной людской суеты...
Мы остановились на песчаном берегу хрустально холодной и прозрачной Амнунды. Наготовили дров на ночлег, сварили рагу из зайца и с аппетитом поели постненького, энергетического мяса и запили всё ароматным, со смородинкой, чаем...
День между тем клонился к вечеру и увидев, прямо от кострища, высоко вверху на маряне, вышедшего пастись изюбря, я схватил ружьё и торопясь, перейдя реку по брёвнышкам, стал подниматься по крутому, травянистому склону, навстречу вершине, скрываясь за скалистым гребнем, торчащим на метр в высоту из склона.
Я вспотел, то и дело останавливался, делал передышки и украдкой рассматривал с высоты, открывающуюся далеко-далеко окрестную тайгу и широкую речную долину. Вид был во все стороны замечательный.
И там, откуда мы пришли, за рекой, громоздились двух-трёх километровые горы, уже Муйского хребта.
Поднявшись достаточно высоко, я выглянул из - за камней, и увидел метрах в ста от себя, пасущегося оленя. Он, словно услышав или учуяв меня, поднял голову, с развесистыми рогами и долго, не меняя положения тела, смотрел в мою сторону. Стрелять из гладкоствольного ружья было далековато, и я просто любовался сильным красиво-грациозным животным, из своего укрытия...
Шоколадно-коричневого цвета, с серовато белыми на концах рогами, с сильной шеей и мощной грудью, он действительно напоминал по статям быка. Только был стройнее и насторожённо - энергичнее.
Он видимо заметил меня, но не убежал, а стал не торопясь уходить в противоположную сторону. Когда олень скрылся за бугром, я ещё какое - то время видел его покачивающиеся рога...
Спускался я с горки не спеша, любовался закатом и дышал полной грудью чистым, горно-таёжным воздухом...
Далеко внизу, полоской стали, поблескивала лента речной воды, и хорошо был виден наш бивуак с чёрным кострищем и крошечной фигуркой человека рядом.
...Вскоре, на долину реки спустились сумерки и в тёмно-синем, ясном небе загорелись первые звёзды. Они были крупные яркие, и их постепенно становилось всё больше. Когда наступила полная темнота, какая бывает только осенью, небо, словно мерцающий серебристый ковёр укрыло землю...
Мы, не спеша, разговаривая, сварили ужин, поели, попили чаю сидя у большого тёплого костра...
Природа вокруг дышала чистотой и покоем...
Откуда-то издалека, донёсся звук изюбриного рёва и я решил ответить...
Отойдя от костра в прохладную тишину ночи, нарушаемую плеском водных струй в реке, я продышался и приложив ладони рупором ко рту, затянул "боевую" песню - вызов изюбря.
Начал я высоко, почти визгливо - раздражительно и закончил низким басом и басом же, после короткой паузы выдохнул, в конце, как это делают изюбри...
Я постоял ещё какое - то время прислушиваясь и не получив скорого ответа, вернулся к костру.