- Сынки, - ласково, как показалось Лехе, обратился к вновь прибывшим военный с четырьмя звездочками на двух погонах, - вы напоминаете мне осиновую рощу в ветреную погоду. Смирно! - неожиданно рявкнул он, и набухавшееся отделение новобранцев вздрогнуло, на мгновение замерло, а затем снова принялось раскачиваться кто куда.
- Простаков!
До Лехи дошло, что его вроде зовут. Он встрепенулся, пошатываясь, вышел из строя и подошел к офицеру.
- Чего? - спросил сын Сибири, нависнув над мужиком с журналом, словно бык над ягненком.
Почему-то офицер отступил на шаг и начал орать:
- В строй! Встать в строй, солдат!
- А чего же звал? - обиделся Леха. Пришлось развернуться и идти на место.
- Стой! Кругом! Ко мне!
Мужик определенно начал выходить из себя.
Тяжело вздохнув, Простаков снова подошел к офицеру.
- Резче, резче надо команды выполнять, товарищ солдат!
Неожиданно пришлось рыгнуть. Выдох пришелся в лицо горлопану.
- В вытрезвитель! Немедленно!
- Вытрезвитель, - бубнил Леха, лупая глазами. - За что? Я почти трезвый.
- Молчать!
Леха посмотрел на прапорщика, ища поддержки, но тот почему-то улыбался. Он поднес руку к лицу, чуть дотронулся до синяка.
Тут Простаков сник.
- Я ничего не помню.
- Там вспомнишь! - продолжал орать разошедшийся не на шутку офицер.
Первым делом, сев в камеру, рассвирепевший новобранец с третьей попытки отодрал решетку с окна и бросил ее на пол. Потом подошел к фронтальной решетке из стальных прутьев и деформировал ее в нескольких местах.
Каждая из сплошных боковых перегородок, ограничивающая размеры камеры, получила по мощному удару кулаком.
Пацанчику, охраняющему арестованных, столько дури в одном теле видеть еще не приходилось, и он благоразумно сжимал рукояточку штык-ножичка и помалкивал, глядя на неистовства Кинг-Конга из Красноярского края.
Выпустив пар, Леха сел на нары и уставился в одну точку - отверстие в полу, предназначенное для отправления естественных надобностей.
Прошло вряд ли больше часа, и к камере кто-то подошел.
Леха повернул голову.
Плотный мужчина с весьма тяжелым подбородком был одет в черную кожаную куртку, армейские штаны и высокие армейские ботинки. Ни шапки, ни кепки на его лысой голове не было. О звании его можно было только догадываться, Леха все равно в погонах не разбирался. Так уж получилось.
На арестанта смотрели черные колючие глаза. Смотрели пристально, не моргая.
«Чего пялится? Я вроде не обезьяна».
- Чего встал, проходи давай.
Только теперь мужик моргнул.
- Да-а-а, - протянул он, разглядывая места крепления решетки, закрывавшей окно, - такого пациента я не припомню.
- Это что, больница?
Лысый перевел взгляд на погнутые прутья клетки.
- В некотором роде.
- Я здоров, - Леха поднялся и подошел к мужику. Тот благоразумно отошел на шаг.
- Я вижу. Работать хочешь?
- Я служить приехал.
- Ну так надо же с чего-то начинать, - военный достал ключи и отпер камеру. - Пойдем, Простаков, покажу тебе фронт работ.
- Вы знаете, как меня зовут?
- Выходи. И как зовут, тоже знаю.
Из соседней камеры он выпустил еще пару воинов. Два каких-то бледных, чем-то напоминающих водоросли солдата молча показались в общем коридоре. Увидев Леху, оба дружно оскалились, показав желтые зубы.
«Ну и глаза у них. Блестящие, широкие, зрачки маленькие».
У одного черные круги под глазами. У другого губа рассечена, кровь едва запеклась.
- Привет, запашок, - произнес обладатель отеков, застегивая фуфайку.
- Разговоры! - рявкнул лысый. - В колонну по одному, за мной шагом марш. Улиткин, Баров - конвой!
Леха нахмурился. Он не знал значение слова «запашок», но ничего хорошего от подобного приветствия не ждал.
Из караулки вышли двое солдат со штык-ножами. Оба ненамного ниже Лехи. Рожи угрюмые, раздраженные.
Завидев охрану, двое из соседней камеры быстренько встали один за другим. Леха определился последним.
Вышли на улицу. Как оказалось, к отдельно стоящему зданию дивизионной гауптвахты подъехала машина, доверху нагруженная белым силикатным кирпичом.
- За работу, - грубо скомандовал лысый. - Целый кирпич ложить в стопки, сюда и сюда, бой в сторону, сюда.
Отдав приказание, командир без определенного звания удалился. Караульные тут же сели на здоровенный пень, оставшийся от когда-то росшего большого дерева, и закурили.
Двое бледных немедленно подошли к Лехе.
- Ты откуда? - спросил один, сплевывая сквозь зубы прямо на Лешкины старые ботинки. Случайно, наверное, получилось у него.
- Красноярский край, - солидно ответил Простаков, подпирая одной рукой бок.
- А мы самарские, местные, понимаешь? - подключился к разговору второй, с разбитой губой. - Иди у караульных сигаретку попроси.
- Я не курю.
- Зато я курю, а мне не дадут. Я уже спрашивал.
- Так работать же велели.
- Вот ты сейчас за сигареткой сходишь и начнешь. Ты же не куришь, а мы пока подымим.
Леха подошел к сидящим на пне солдатам. Оба загадочно улыбались, попыхивали табачком и разглядывали Леху.
- Дайте закурить, - спокойно попросил Простаков.
- А пое…ться не завернуть?
Ответ показался Лехе очень грубым.
- Тебе что сказали делать, дядя? - подключился другой. - Иди трудись.
Леха ни с чем вернулся к стоящим в стороне солдатам с блестящими глазами.
- Мне тоже не дают, - огорченно сообщил он.
«Отеки под глазами» нахмурились.
- Плохо просил. Придется тебе начинать работать. Через часок еще раз сходишь. А мы пока потерпим без курева.
- Хорошо, - согласился Простаков. - Я начну, а вы догоняйте.
- Ыгы-гы, - услышал он вслед непонятно от кого, отправляясь к нагруженной машине.
Время шло. Леха выгрузил почти все кирпичи, до каких мог дотянуться, не залезая в кузов.
Разогревшись на работе, он не замечал, как летит время.
«Неплохо бы помощника», - подумал он и поискал глазами двоих бледных.
Арестованные сидели вместе с караульными и о чем-то весело между собой трепались.
- Ты чего остановился! - выкрикнул «разбитая губа». - Давай трудись, а то всю ночь работать будешь.
- Я есть хочу! - промычал Простаков, отбрасывая в сторону кирпич и приближаясь к солдатам.
- Работай, дура, а то командир придет, заставит тебя еще и вторую машину разгружать одного.
- Будет и вторая?
- Будет! Работай давай!
Тут до Лехи наконец дошло. Они вели себя точно так же, как и его старший брат, когда хотел свалить на него работу потяжелее.
Братан постоянно придумывал какие-нибудь причины, по которым он не может убирать хлев. Редко помогал. Всю жизнь весь навоз был на Лехе. Пока Юрка в армии был, он за всей скотиной убирал.
Правда, теперь он там убирает вместо него. Нет! Он же женится, и у него свое хозяйство появится. Опять увернулся.
Подходя к четверым солдатам, греющимся на солнышке, Простаков окинул взглядом двор. Никого. Очень хорошо.
- Куда прешься! Иди грузи! - закричал «отек».
- Мне бы помочь надо, - гундел Леха, приближаясь. - Одному тяжело.
- А ты думал, служить легко! - «Рваная губа» поднялся со своего места - дощечки, положенной на кирпичики. - Давай трудись, запах!
Оба караульных заржали. Арестанты в такт гыгыкнули.
- Я такого полудурка в первый раз вижу, - сказал один из комендачей другому так, чтобы Леха обязательно услышал.
- Вы чего смеетесь? - Простаков подошел вплотную к поднявшейся «рваной губе».
- Смотри, борзеет. Я не верю своим глазам, нам попался борзый запашок, - со своего места встал и «отек». - Иди работай.
Леха обмяк. Они все хотят, чтобы трудился только он. Почему? Ведь сказали всем кирпичи разгружать. И караульные какие-то странные. Они ведь должны заставлять этих, с ошарашенным взглядом, работать.
- Вы чего меня все время запахом называете? От вас больше воняет. Жареной коноплей, похоже, будто прикорм для рыбалки готовили всю ночь.
Оба побитых переглянулись и притухли.