Я отчетливо вижу каждую деталь, могу посчитать плиты на полу, вижу даже дальние углы. Только в серо-белой картинке. Я понимаю, что прекрасно вижу в темноте, но удивления нет. Куда удивительнее, что от долгого сна на голом камне у меня ничего не затекло и не болит. А ведь мне 27 лет, как никак, возраст.
Но удивляться подозрительной тишине в теле, вместо обычного хруста костей, сейчас некогда — тронный зал наполняют силуэты тех странных, истекающей тьмой чудовищ. Даже в моем новом зрении они выглядят черными кляксами. Я наблюдаю, как они выбираются из ниш в стенах, прислушиваются к шуму, доносящемуся из прохода.
Они все разные, как я понимаю сейчас. “Теневики” — вдруг всплывает в голове слово, которым я решаю их называть. Некоторое время размышляю, не включить ли фонарь на телефоне, но решаю подождать. Страха больше нет. Я легко, почти не замечая этого движения, спрыгиваю с трона. Приземляюсь по-кошачьи мягко.
Группа из самых крупных теневиков, до этого будто спорившая между собой, затихает и поворачивается ко мне. Кажется, будто они замолкают в почтении. Иногда, во сне, бывает такое странно чувство… всезнания. Смотришь на что-то, и знаешь его историю. Это не воспоминание, а… Неважно. Суть в том, то прямо сейчас я испытал похожее чувство. Я смотрел на сотканных из тьмы существ и просто понимал их мотивы, планы, желания.
Кто-то идет сюда. Но их мало. Теневики злы. Они любят пожевать мясо, но еда, как и вода, им не нужна. Что они действительно жаждут, так это запустить свои когти в сердце а в рыло в кровь — так они поглощают жизненную энергию, которая делает их сильнее. Но это опасное занятие — даже слабый свет факела действует на них разрушающе. Едва они врываются в круг света, то времени и сил у них остается на пару ударов когтей. И после одного удачного взмаха топором их призрачные тела рассыпаются на сгустки тьмы, которые потом мучительно трудно собрать вместе. Я с удивлением понимаю, что эти существа похожи на призраки. Они скорее бестелесны. И, похоже, бессмертны.
Они не злые. Гораздо хуже — теневики безразличны. Они решают напасть на пришельцев просто потому, что тех мало. Шансы на победу высоки и потери окупятся…
— Нет, — говорю я.
Я говорю это на скрежещущем языке. Звук больше похож на скрип трущейся друг о друга гальки. Я слабо удивляюсь. Но не тому, что знаю этот язык, а тому, что моё горло способно выдавать такие звуки.
— Спрячьтесь, — приказываю я. И теневики, не торопясь, но и не протестуя, подчиняются. Вереницей втягиваются в ниши в стенах. Среди них я замечаю знакомого. Того самого, который приволок меня сюда. Я указываю на него и издаю звуки, будто кто-то скрипит ржавыми дверными петлями:
— Ты! Подойди сюда. Следуй за мной! — сейчас он гораздо мельче, чем я его помнил. И как-то тоньше, хрупче. Наверное, это из-за того, что я развеял его светом телефона по возращению. Мне становится его немного жалко. Я протягиваю к нему руку. Как к собаке. И говорю успокаивающим тоном:
— Я буду звать тебя Кенни.
“Кенни” звучит неестественно естественно, если вы понимаете, о чем я. Человеческие звуки вырывают меня из пограничного состояния, в котором я все это время был. Я прокашливаюсь, хотя горло не болит. Кенни вдруг съеживается в чернильную кляксу размером с крысу, и юркает мне в рукав куртки. Я вздрагивая от омерзения в ожидании крохотных острых коготков, которые сейчас расцарапают мне кожу. Но ничего такого не чувствую.
Тем временем, разбудившие меня звуки, все ближе. Я различаю голоса, звон металла и глухой стук. Входной проем освещается красноватым отблеском. Это парадоксально меня слепит — обычного света недостаточно, чтобы осветить зал, зато достаточно чтобы “засветить” мое ночное зрение.
Я сажусь на бордюр “бассейна”. Люди всегда кажутся менее агрессивными, когда сидят. Меня гложет любопытство, я хочу знать, куда я попал. Теневики безучастны к миру вокруг, если только в нем нет того, кого можно пожрать. Насосаться силы. Воплотиться в что-то более материальное и повторить. При этом сам материальный мир им безразличен. По крайней мере в теперешнем их состоянии. Я не уверен, что сейчас они вполне разумны. А мне нужен кто-то, кто прольет свет на происходящее.