Как мы знаем, подобная календарная близость в русской коммеморативной традиции нередко провоцирует смешение эпитетов и атрибутов даже и у святых с несходными именами[63]. Перекрестное же смешение Феодоров и Феодотов, часть из которых более известны, а другие — более раритетны, выглядит в этой ситуации, переплетающей имена и даты, почти неизбежной. Иначе говоря, знаменщику было чрезвычайно легко запутаться среди двух мучеников анкирских и двух мучеников киринейских, именовавшихся Феодорами и Феодотами, тем более что каждый из них обыкновенно изображался как священномученик.
Причудливые пути, по которым может осуществляться такое смешение, очень интересны сами по себе и способны многое поведать о культе святых на Руси на рубеже XVI–XVII вв. Очевидно, однако, что результат этой путаницы — эпитет «Киринейский» на одной-единственной годуновской иконе возле имени, которое можно прочесть и как Феодор, и как Феодот, — никак не может служить решающим аргументом в вопросе о том, кто из свв. Феодотов почитался в царской семье. Во всяком случае, эти противоречивые и неопределенные данные никак не перевешивают свидетельств достаточно многочисленных икон и других артефактов, прямо связанных с Годуновыми, где имеется недвусмысленное указание на Феодота Анкирского. Иначе говоря, именно этот святой, чья память празднуется 7 ноября, 18 мая и 7 июня, был личным небесным покровителем одного из членов царской семьи.
До сих пор все исследователи исходили из одной-единственной возможности и полагали, что св. Феодот — раз уж он присутствует на семейных иконах и артефактах — непременно должен был быть патроном самого царя Бориса. Какое место имя Феодот могло бы в таком случае занимать в антропонимическом досье царя? Как было показано выше, ни крестильным, ни публичным оно не являлось — обе эти функции выполняло имя Борис. Не было оно и монашеским, потому что в иночестве царь, как мы помним, сделался Боголепом. Не могло оно и осуществлять роль пресловутого «благочестивого придатка», особым образом маркирующего день появления будущего царя на свет[64] — как мы помним, Борис Федорович Годунов родился 2 августа (см. гл. I), а этот день решительно никак не соотносится с празднованием каким бы то ни было свв. Феодотам.
До недавнего времени лишь отдельные исследователи высказывали более или менее уверенное предположение, что образ Феодота Анкирского так или иначе был связан с сыном, а с определенного времени и соправителем, царя Бориса — Федором[65]. Между тем, на сегодняшний день мы располагаем совершенно несомненными свидетельствами, что эта связь существовала. Более того, расплывчатая гипотеза тезоименитства превращается в несомненный факт — царевич Федор Борисович попросту был обладателем еще одного христианского имени Феодот.
Хотя в русской коммеморативной традиции он гораздо чаще появляется как Федор, существует комплекс прямых свидетельств, где царевич показан как Феодот или фигурирует под обоими именами. В этом отношении очень выразительны данные Синодика Стефанова Махрищского монастыря, которому в целом свойственна фиксация светской христианской двуименности. Запись о поминовении царской семьи здесь выглядит следующим образом:
Родъ царя Бориса. Царя и великаго князя Бориса во иноцѣхъ Боголѣпа. Царицу и великую княгиню Марiю. Царевича князя Ѳеодора. Ѳеодота. Ѳеодора. иноку Сандулiю. Младенцевъ: Iоанна. Бориса. Ѳеодора. Матрону. Анастасiю. Мины. Василiя. Ирины. Григорiя… [Леонид Кавелин, 1878: 3].
Как мы видим, в синодике есть мирское и монашеское имя царя Бориса, имя его жены (Мария), имена родителей царя (мирское христианское отца, Федор, и иноческое матери — Снандулия), целый список царских детей, скончавшихся во младенчестве, и два стоящих рядом и названных напрямую имени царевича — Федор и Феодот.
Не менее значимы и свидетельства нескольких синодиков Троице-Сергиева монастыря, где царевич Федор Борисович именуется исключительно Феодотом:
Родъ бл҃говѣрнагѡ гс҄дрѧ цр҃ѧ и вєликогѡ кн҃зѧ Бориса Ѳєодѡровича всєа Рѡссiи. Бл҃го вѣр на гѡ цр҃ѧ и вєликогѡ кн҃зѧ Бориса, во иноцѣхъ Боголѣпа. Црцы҃ и вєликїѧ кн҃гини Марїи. Црвича кн҃зѧ Фєодѡта. Цр҃внꙋ инокꙋ Ольгꙋ. Ѳєодѡ ра. Iноки Сꙋндꙋлѣи… (ОР РГБ, ф. 304. I. № 818: л. 10)[66].
63
Упомянем здесь лишь два эпизода, устроенные совершенно по-разному, но равным образом вызванные к жизни календарным соседством. Так, во Вкладной и Кормовой книге московского Симонова монастыря князя Бориса / Емилиана Лыкова (ум. 1646) — современника Годунова и зятя будущего патриарха Филарета — предписывается поминать 18 июля, «на память святого великомученика Емелияна, иже во Амастриде…» [Алексеев, 2006: 36 [л. 28]]. Великомученика Емилиана Амастридского не существовало в природе — князь, как мы знаем по множеству других источников, был крещен во имя св. Емилиана Доростольского. Однако в тот же день, 18 июля, отмечается память мученика Иакинфа, иже во Амастриде — имя одного святого ошибочно соединилось с местом мученичества другого, и в результате появился некий месяцесловный фантом. В низовой среде подобное смешение могло доходить до того, что имена двух сомучеников, чья память отмечалась под одной датой, объединялись и сливались воедино. Такова, по всей видимости, история появления на русской почве имени
65
См.: Пивоварова, 2013: 49–51; Пивоварова, 2020: 106–109, 322 [№ 52]; Литвина & Успенский, 2020б: 214–219; Литвина & Успенский, 2020в: 105–109.
66
Упоминающийся здесь после царевны Ксении Борисовны (в иночестве Ольги) и перед матерью Бориса Годунова, Стефанидой (в иночестве Снандулией), «Федор» — это, скорее всего, не кто иной, как дед Федора / Феодота, Федор Иванович Кривой, в честь которого царевич был наречен одним из своих имен.