Таким образом, одноименность и двуименность в династическом обиходе неуклонно сближаются, граница между ними становится все более зыбкой. В результате, несмотря на то, что письменных и материальных свидетельств, относящихся к XVI в., в нашем распоряжении несравненно больше, чем текстов и артефактов из века XIV, определить, было ли у самых поздних Рюриковичей, принадлежащих к правящему дому, одно или два имени, зачастую оказывается непросто.
Между тем, эта задача остается вполне актуальной как в собственно исторической, так и в историко-филологической перспективе. В самом деле, если династическая христианская двуименность переживает в эту эпоху период заката, то среди подданных царей и великих князей она не только по-прежнему весьма популярна, но и обрастает дополнительными смыслами и возможностями — неоднозначность переключения на одноименность в великокняжеской традиции задавала весьма плавный и постепенный характер этого процесса на Руси, позволяла практике наречения двумя христианскими именами отступать весьма медленно, консервироваться или внезапно возобновляться в отдельных социально-культурных стратах.
В филологической перспективе самым значимым критерием, позволяющим отделить одноименных от двуименных, способно служить наличие письменного текста, где конкретное историческое лицо напрямую названо этим предполагаемым вторым именем. Если такого текста в нашем распоряжении нет, мы можем говорить лишь об еще одном особо почитаемом небесном покровителе человека, но не о светской христианской двуименности как таковой.
Как же обстояло дело в последнем поколении прямых наследников власти, происходящих из московского княжеского дома, у сыновей Ивана Грозного?
Один из них, погибший в 1591 г. в Угличе царевич Дмитрий, несомненно был двуименным и обладал, помимо династического Дмитрий, еще одним именем — Уар [ДРВ, III: 107; Кунцевич, 1901: 110; 1905: 121][117]. Относительно наличия двух имен у самого старшего из братьев, утонувшего во младенчестве Дмитрия Ивановича-старшего, из-за ранней его кончины едва ли возможно утверждать что-либо наверняка — слишком мало осталось сведений о нем в дошедших до нас источниках[118]. Об Иване Ивановиче (ум. 1581) информации, напротив, сохранилось довольно много: мы точно знаем, что в качестве его личных небесных патронов чтились не только Иоанн Лествичник (память 30 марта), но и свв. Марк Арефусийский и Кирилл Диакон, святые его дня рождения (29 марта)[119]. Однако вопрос о том, носил ли этот царевич имя Марк или Кирилл, остается открытым.
Самая же интересная и вполне решаемая антропонимическая задача явлена в имянаречении того из братьев, которому суждено было породниться с Годуновыми и наследовать отцовский стол — Федора Ивановича.
Имя Федор несомненно связывало будущего царя со св. Феодором Стратилатом, причем, как уже отмечалось в нашем исследовании, его наречение, со всей очевидностью соотносилось с летним празднованием, приходящимся на 8 июня. Из весьма многочисленных свидетельств о почитании Федором Ивановичем этого святого можно заключить, что во имя Феодора Стратилата он некогда и был крещен — так, в частности, в годы его царствования именно 8 июня считалось государевыми именинами [Кириченко & Николаева, 2008: 219 [л. 225]][120]. При этом родился царь Федор отнюдь не на память Феодора Стратилата, а незадолго до нее — 31 мая 1557 г.[121], в день, когда церковь отмечает память апостола Ермия и мученика Ерма, чьи фигуры — при столь явной близости имен — в традиции иногда расподоблялись, но гораздо чаще отождествлялись и смешивались[122].
Насколько же Федор Иванович был связан со святыми своего дня рождения?
Свидетельства почитания апостола Ермия, которые, на первый взгляд могут показаться не столь многочисленными, на деле сопровождают этого сына Грозного не только от рождения до смерти, но и за гробом. Так, в Соловецком летописце сообщение о рождении у Ивана Грозного сына Федора в качестве датирующего признака указывает память апостола Ермия («Иеремея»), 31 мая [Буров, 2013: 165]. В переславском Федоровском монастыре, с которым, по монастырской легенде, связано появление царевича на свет, в дьяконнике соборного храма во имя Феодора Стратилата имелся придел апостола Ермия [Баталов, 1996: 80][123]. Прижизненный корм по Федору Ивановичу нередко давался не только на память Феодора Стратилата, но и на 31 мая, т. е. на празднование св. Ермию[124].
117
Чрезвычайно ценные сведения об именах царевича и его патронах сообщает «Иное сказание»: «…а праздновати его уложиша соборомъ, стихѣры и канонъ сложенъ, октября въ 19 день, на тотъ же день, в которой день благоверный царевичъ Дмитрей родился, на память святаго мученика Уара. Ангелъ его молитъ в той день, а во святомъ крещенш нареченъ бысть Солунскш Дмитрей» [РИБ, XIII: 95]. На патронат св. Димитрия Солунского прямо указывает и Иван Тимофеев в своем «Временнике»: «Другш же сего благочестиваго царя Феодора братъ, яко зѣло лѣторасль, на второе токмо по отцы отъ рожешя лѣто жизни тому наступивши, двоематеренъ сказуемъ по толку, Селунского муроточца имени наречеше стяже…» [РИБ, XIII: 293; Державина, 1951: 28 [л. 46об.–47]].
118
Об именах и дате рождения первенца Ивана Грозного и Анастасии см. подробнее: Литвина & Успенский, 2006: 389–395.
119
Известна камея с образом св. Иоанна Лествичника, которая, как полагали некоторые исследователи, входила в состав панагии митрополита Макария (крестного отца царевича) — на оборотной стороне ее изображены фигуры свв. Марка, епископа Арефусийского, и Кирилла Диакона [Постникова-Лосева, 1976: 230–231; Самойлова, 2007: 96–97 [№ 34]; Стерлигова, 2014: 350–351]. Судя по описям, в пядничном ряду московского Успенского собора, между образами Иоанна Богослова и Иоанна Предтечи имелась икона свв. Марка и Кирилла [РИБ, III: 334–335, 598] (ср.: Толстая, 2016: кат. № 23, автор описания Е. А. Осташенко). Изображения свв. Иоанна Лествичника и Марка Арефусийского (но без Кирилла Диакона!) присутствуют на дробницах киота иконы «Святитель Николай» из Оружейной палаты московского Кремля (Инв. № Ж–2160/1–2 [икона], МР–1176 [киот]), которая была вложена в суздальский Покровский монастырь одной из жен Ивана Ивановича, Евдокией Богдановной Сабуровой [Зюзева, 2020: 71; 2021: 314, 316]. Во множестве монастырских вкладных и кормовых книг по царевичу Ивану назначается три корма — на день преставления (19 ноября), на свв. Марка и Кирилла (29 марта) и на Иоанна Лествичника (30 марта) (см., например: Леонид Кавелин, 1879: 52; Вахрамеев, 1896: 10; Евсеев, 1906: 230 [№ 83]; Арсеньев, 1911: 399–400; Алексеев, 2001: 11 [л. 6–6об.]). Известен по меньшей мере один прижизненный вклад Ивана Ивановича, сделанный им собственноручно в Кириллов Белозерский монастырь в 1570 г. Здесь присутствуют обе даты — день рождения и, судя по всему, именины: «Царевичъ князь Иванъ Ивановичъ пожаловалъ въ домъ Пречистой Богоматери и чудотворца Кирилла, тысячу руб. игумену Кириллу съ бралею и должны они за князь Иваново здравiе молити, а на рожденiе его марта въ 29 день, за его здравiе кормъ кормити малый ежегодно, а служити священнику и дiакону; а марта въ 30 день, на память преподобнаго отца нашего Iоанна списателя лѣствицы, кормъ кормити большой и служити игумену самом со всѣмъ соборомъ […] А благоволитъ Богъ, царевичъ князь Иванъ Ивановичъ похочетъ постричися, и намъ царевича князя Ивана постричи за тотъ вкладъ, а если по грѣхамъ царевича Ивана не станетъ, то и поминати» [Геронтий, 1897: 73–74 [примеч. 2]].
120
Ср. также: ОР РГБ, ф. 304. I. № 814: л. 114об.; Сахаров, 1851: 80, 89 и гл. II, с. 96, примеч. 59 в настоящем издании. Любопытное подтверждение тому, что в коммеморативной практике именно этот день воспринимался как царские именины, мы находим в Кормовой книге ярославского Спасского монастыря. Здесь корм по Федору Михайловичу Троекурову (ум. 1594), родившемуся 8 июня и получившему свое имя по св. Феодору Стратилату, сдвинут на предшествующий день, 7 июня, поскольку на 8 июня назначен царский корм: «1юня въ 7 день, кормъ кормити по княз! беодор! Михайлович! Троекуров! на его рождеше […] 1юня въ 8 день […] кормъ кормити по княз! беодор! Михайлович! Троекуров! на его рождеше, сего же м!сяца въ 7 день; прем!ненъ день его для царскаго корму» [Вахрамеев, 1896: 32].
121
См.: ПСРЛ, XIII: 283; ХХ: 583; XXIX: 220, 256. Я. Г. Солодкин [2012: 235] ошибочно считал днем появления на свет Федора Ивановича 8 июня, путая, по-видимому, день рождения царя и день его именин.
122
Кроме того, подобно другим — относительно раритетным — именам месяцеслова,
123
Такой способ запечатления патроната двух личных покровителей царя или великого князя известен на Руси по крайней мере со времен прадеда Федора Ивановича, Ивана III, который, будучи обладателем еще одного имени
124
См.: Шаблова, 2012: 128 [л. 208об., 210об.], 380–381 [примеч. 297] (ср. также: Сахаров, 1851: 79).