Годунов в кругу родни

Тезоимененъ бо бѣ онъ [Федор Иванович] богозрителю Iремлови по имени, иже освященномъ преже пеленъ во чревѣ, произведъ во дни своя отъ царскихъ си чреслъ дщерь едину, жизшю же непребытну [РИБ, XIII: 450; Державина, 1951: 152 [л. 283]].

Иными словами, Иван Тимофеев напрямую объявляет, что царь Федор является не кем иным, как тезкой св. Ермия, на память которого он, как мы знаем, появился на свет[131], причем эпитет «богозритель» указывает на уже известный нам по изображениям патронат апостола (а не мученика с тем же именем)[132].

Таким образом, теперь мы можем с достаточным на то основанием утверждать, что Федор Иванович, подобно своему отцу, Ивану / Титу Грозному, и младшему брату, царевичу Дмитрию / Уару, был обладателем двух христианских имен, причем так же, как у отца и у брата, династическое, родовое имя Федор стало для него крестильным, а второе — выпавшее ему по дню рождения — оставалось лишь элементом семейного церковного благочестия, что со временем нашло свое отражение в коммеморативной традиции[133].

Как же выглядит антропонимическое досье его супруги, сестры Бориса Годунова царицы Ирины?

В чем-то оно устроено проще и однозначнее, чем имянаречение ее мужа. Царь Федор / Ермий не постригался во иночество и, естественным образом, у него не могло быть монашеского имени, тогда как Ирина, овдовев, приняла постриг, и во множестве источников ее иноческое имя Александра прекрасно зафиксировано. Соответственно, не прибегая к каким-либо дополнительным ухищрениям, можно удостовериться, что хорошо известное нам публичное Ирина и было ее крестильным именем, скольких бы других святых покровителей царица ни чтила особым образом. Как мы помним, монашеское имя в эту эпоху чаще всего подбиралось по созвучию к имени крестильному [Литвина, Успенский, 2018], причем за основу для такого созвучия нередко бралась обиходная форма мирского антропонима [Ibid.: 250 [примеч. 15]] — тем, кто в крещении был Иринами (Аринами, Оринами), в иночестве подходило любое имя, начинающееся не только на — И-, но и на — А- или на — О-, и зачастую в качестве такового избиралось Александра.

Однако во всех прочих отношениях наречение царицы таит в себе ряд загадок. В честь какой из святых Ирин месяцеслова она была крещена? Была ли св. Ирина ее единственной личной небесной покровительницей? И, наконец, было ли у царицы второе христианское имя в миру?

В отличие от Бориса, какая бы то ни было дата рождения Ирины в источниках отсутствует, так что здесь, скорее, ономастика может оказать известную услугу исторической хронологии, нежели наоборот. Попробуем, однако, распутать этот антропонимический клубок более или менее последовательно.

На сегодняшний день можно достаточно уверенно утверждать, что крестильное имя было дано будущей царице в честь той святой с именем Ирина, чья память празднуется 16 апреля — именно 16 апреля названо именинами царицы во Вкладной книге костромского Ипатьевского монастыря[134], и именно к 16 апреля поминовение царицы приурочено, например, в Кормовой книге Кириллова Белозерского монастыря[135]. Во Вкладной книге Новодевичьего монастыря, того самого, где царица приняла постриг с именем Александра, ее поминовение также соотнесено с этим праздником, будучи поставлено, правда, на его канун, на 15 апреля [Павлов-Сильванский, 1985: 193 [л. 275]][136]. Любопытно, однако, что в этот день, 16 апреля, отмечается память сразу двух святых Ирин — Ирины Коринфской и Ирины Иллирийской. Какая же из них была небесной покровительницей царицы?

Ответ на этот вопрос окажется достаточно однозначным, если мы обратим внимание на два пожертвования, самым непосредственным образом связанных с личностью Ирины Федоровны. В 1593 г. в костромской Ипатьевский монастырь делает вклад уже хорошо знакомый нам Дмитрий Иванович Годунов. Он распорядился «золотые на мѣдные нити възнизати и прикласть къ местнымъ образамъ […] у великомученицъ Ирины, Агапии и Хеонии 2 золотыхъ и всехъ золотыхъ въ цекве у мѣстныхъ образовъ и у малыхъ пядницъ у Федора Стратилата 126 золотыхъ» [Соколов, 1890: 55]. Общеизвестно, какое внимание Дмитрий Иванович уделял почитанию святых, тезоименитых царской чете, и вполне естественно, что он решил одновременно украсить иконы ее патрональных святых по крестильным именам. При этом кому же как не ему, родному дяде и воспитателю царицы, фактически заменившему ей отца, могло быть доподлинно известно, в честь кого она была крещена?

Более того, счастливым образом, до наших дней дошла одна из тех 194 икон, что находились в келье Новодевичьего монастыря царицы-инокини Александры вплоть до ее кончины в 1603 г. Благодаря тому, что после смерти сестры Борис Годунов отдал ее личное имущество монастырю, в Приходной книге 1603–1604 гг. сохранилось достаточно подробное описание всех этих артефактов. Личная небесная покровительница царицы вновь появляется здесь вместе со своими сомученицами:

131

Усложненная форма имени апостола («Iремлови») в свое время ввела в заблуждение публикатора «Временника» О. А. Державину [1951: 501 [примеч. 327]], которая отождествила его с именем библейского пророка Иеремии, чья память празднуется 1 мая (ср. также: Солодкин, 2002: 60). Подобного рода путаница имеет давнюю традицию и отчасти восходит к XVII столетию или даже к более раннему времени (ср., впрочем: Толстой, 1860: 13–14 [примеч. 23]). Во всяком случае, в отдельных источниках XVII в. воцарение Федора Ивановича даже связывается с датой 1 мая, памятью пророка Иеремии [РИБ, XIII: 3, 147]; такой разнобой, однако, может объясняться не только смешением имен свв. Ермия и Иеремии (Еремея в обиходном употреблении), но и сложностью и многоступенчатостью самой процедуры [Бурсон, 2005: 335]. Не исключено, что образы апостола Ермия и пророка Иеремии так или иначе соотносились с фигурой царя Федора уже его младшими современниками. Согласно описи, в Образной палате хранилась яшмовая панагия с изображением Феодора Стратилата и пророка Иеремии на одной стороне и царя Константина — на другой [Успенский, 1902: 44 [л. 101]]. Как полагает С. Г. Зюзева [2020: 71 [примеч. 29]], по-видимому, этот же артефакт описан у И. Е. Забелина [2003: 613 Материалы к т. II]]: «Икона яшма зелена, на ней вырезаны 3 святыхъ, одинъ подписанъ: царь Констанинъ, обложена золотомъ съ яхонты и съ изумруды и съ лалы, назади наведено чернью мученикъ Христовъ бедоръ да пророкъ Еремей». Однако какое место все перечисленные предметы, несущие изображение пророка Иеремии, занимали в личной биографии царя Федора (если занимали вообще), еще предстоит выяснить. Первый опыт такого исследования принадлежит М. А. Маханько [2019: 3–4], которая предположила, что составители описи Образной палаты, каталогизируя упоминавшуюся только что панагию, попросту перепутали апостола Ермия и пророка Иеремию; соответственно, автор отказывается от своей первоначальной идеи, будто бы эта наперсная икона предназначалась для константинопольского патриарха Иеремии, как известно, приезжавшего в Москву в годы правления Федора Ивановича.

132

Ср. выходную запись священника Домки на последнем листе Милятина Евангелия (XII в.), где апостолы поименованы боговидцами («стии бовидьци апсли») [Гранстрем, 1953: 22]. Вместе с тем, эпитет «боговидец», как известно, традиционно прилагается к пророку Моисею: достаточно указать, например, на запись на праздничной минее московской печати 1674 г., где упомянута московская церковь Моисея Боговидца на Тверской улице [Тихонравов, 1857: 56] (ср. также: Ламанский, 1861: 596 [№ 4]; Абеленцева, 2003: 151 [Прилож. 1, л. 272]). Согласно наблюдениям С. Г. Зюзевой [2021: 319], на дробнице киота иконы «Святитель Николай» из Оружейной палаты московского Кремля, вложенной в суздальский Покровский монастырь невесткой царя Федора, Евдокией Сабуровой, изображен мученик (а не апостол!) Ермий: «Святой представлен в длинных одеяниях (хитоне, украшенном поясом, и гиматии), правая его рука поднята к груди в благословляющем жесте, в левой — меч в ножнах». Исследовательница объясняет это тем, что в придворной среде мученик Ермий мог почитаться как еще один небесный покровитель царя [Ibid.].

133

Так, в 1599 г., судя по Вкладной книге Новопечерского Свенского монастыря, Борис Годунов дал вклад по царю Федору и назначил по нему «три кормы в году» [Евсеев, 1906: 230–231 [№ 83]], однако в источнике не приведены, к сожалению, даты этих кормов — вероятнее всего, один был на преставление, тогда как два других на память святого по дню рождения и на именины. Во всяком случае, в Кормовой книге ярославского Спасского монастыря Федора Ивановича предписывается поминать именно так: 31 мая (т. е. на день рождения), 8 июня (на именины) и 6 января (на преставление) [Вахрамеев, 1896: 12, 13, 5].

134

См.: Книга вкладная…, 1728: л. 8–8об. (ср. также: Бурдина, 2010: 255). В кормовом Синодике нижегородского Вознесенского Печерского монастыря запись о поминовении царицы содержит ошибку — здесь вместо 16 апреля названо 6 апреля: «Месяца октября въ 8-й день, на память преподобныя Пелагеи, преставися благоверная царица инока Александра. А память ея апреля въ 6-й день святыхъ мученицъ дѣвъ Ирины, Агаши и Хеонш…» [Макарий Миролюбов, 1868: 2] (ср.: Пудалов & Каюмов, 2010: 36–37 [л. 3об.–4]).

135

См.: Сахаров, 1851: 56; Шаблова, 2012; 126 [л. 199об.]. Ср. также келарский Обиходник 16251628 гг. [Починская, 2015: 95 [л. 43об.]].

136

Запись во Вкладной книге Новодевичьего монастыря была учтена Л. Е. Морозовой [2012: 305] и дала ей основание думать, что 15 апреля — это не что иное, как дата рождения Ирины Федоровны.