В это время во двор вышли несколько человек. Сяо-ма услышал, как один из них сказал: «Вы уж, господин баочжан, постарайтесь!» — это был дядюшка Го У с односельчанами, приносившие Ван Хао-шаню выкуп.
— Не волнуйтесь, я приложу все усилия! — громко ответил баочжан.
Когда крестьяне ушли, он запер ворота и вернулся в дом.
Сяо-ма немного успокоился и вошел в дом вслед за хозяином. Отодвинув бамбуковую портьеру, которой была завешана дверь, он заглянул в комнату. Ван Хао-шань и его жена считали деньги, а их маленький сын Эр-дань ползал на полу рядом. Сяо-ма тесаком отодвинул портьеру и с грозным видом вошел в комнату. Подняв гранату, он крикнул:
— Не шевелиться! Если кто двинется с места — убью всех троих!
Ван Хао-шань поднял голову и обомлел от страха: перед ним стоял здоровенный детина в черных штанах и в черной куртке, с черными лицом и с гранатой и штыком-тесаком в руках. Его глаза зловеще поблескивали. У побледневшего от страха Ван Хао-шаня зуб на зуб не попадал, он не мог вымолвить ни слова. Наконец дрожащими губами он произнес:
— То-ва-рищ… про-шу… са-дить-ся!
Сяо-ма взмахнул штыком и воткнул его в стол. Затем, помахав гранатой, приказал:
— Давай мне деньги, что принесли из деревни Люцзябао! Да побыстрее!
— Хорошо, хорошо! — и перепуганный насмерть баочжан дрожащими руками вручил Сяо-ма деньги.
— Я сегодня явился сюда за твоей головой! — сказал Сяо-ма. — Но если ты согласишься с моими условиями, то я пощажу твою жизнь!
— Хорошо, хорошо, товарищ! Я на все согласен! — поспешно проговорил дрожащий как лист Ван Хао-шань.
— Первое, не глумись над крестьянами, особенно из деревни Люцзябао! Запомнил?
— За-пом-нил…
— Второе, придумай способ, как освободить схваченных Душегубом людей из Люцзябао! Сколько хочешь трать своих денег на это, но с крестьян не смей брать и гроша! Сделаешь?
— Сделаю, сделаю!
— Тебе верить нельзя! — холодно усмехнулся Сяо-ма и, взглянув на Эр-даня, взял ребенка на руки.
Тот заплакал. Сяо-ма пригрозил ему тесаком:
— Если будешь реветь, я заколю тебя!
— Эр-дань! Не плачь, не плачь! — закрыв глаза, со страхом вымолвила жена баочжана.
Мальчик замолчал.
— В течение трех дней, — продолжал, размахивая тесаком, говорить Сяо-ма, — ты должен освободить людей из Люцзябао. После этого я верну тебе сына. Если же за три дня ты не освободишь их, то я закопаю твоего сына живым в землю и приду за твоей головой. Слышал?
— Слышал, слышал, — говорил окончательно напуганный баочжан. — Эр-дань, Эр-дань… вы бы лучше не брали его…
— Так не выйдет, тебе верить нельзя! Успокойся! Как только освободишь людей, я верну тебе сына целым и невредимым! Когда я уйду, не смейте выходить из дому, у нас есть еще другие дела в деревне. Кто выйдет — поплатится головой!
Сяо-ма повесил тесак на бок, сунул деньги за пазуху, оторвал от оконной занавески два куска материи, завязал ими глаза и рот мальчика и, взмахнув гранатой, еще раз предупредил старосту:
— Не смей выходить! Через три дня я вернусь! — Он вышел из комнаты, унося с собой сына баочжана.
Потрясенный Ван Хао-шань молча опустился на стул.
Сяо-ма прошел двор, толкнул ворота и вышел на улицу. Сяо-ню нигде не было. Крепко прижимая к себе мальчика, он бросился на берег, к лодке. При свете луны он увидел, что в лодке сидит какой-то человек. Это был Сяо-ню.
— Эх ты! — сердито зашептал Сяо-ма, посадил мальчика на днище и приказал Сяо-ню: — Крепко держи мальчишку! — А сам быстро погнал лодку по реке. Сердце его учащенно билось, и только холодный встречный ветер немного остудил его разгоряченное лицо.
У баочжана и его жены от страха душа ушла в пятки. Они всю ночь не двинулись с места. Когда потухла коптилка, они не посмели даже пойти и долить в нее масла. Только когда уже рассвело и на улице послышался скрип телег, оба они в один голос зарыдали. Утром Ван Хао-шань не стал даже завтракать, а прямо отправился за реку к Душегубу. Он ни о чем не решился ему рассказывать, так как боялся, что тот в гневе может не отпустить заложников, и тогда Восьмая армия убьет его сына. Ему ничего не оставалось, как пригласить Душегуба и японского офицера на свои деньги в ресторан и, кроме того, вручить каждому по тысяче юаней за освобождение заложников. Он такого убытка сердце его разрывалось, но другого выхода не было. На следующий день после обеда все заложники были освобождены.