Другие «святые отцы» тоже «разворачивались», и каждый по-своему. Один торговал, другой пьянствовал, третий грабил, четвертый тиранил своих слуг. Один из капелланов, придя домой пьяным, увидел своего темнокожего слугу. Цвет кожи слуги вызвал раздражение хозяина. Он набросился на парня с кулаками и столкнул его с террасы. Раненый слуга пролежал без помощи всю ночь. Через два дня он умер. Губернатор сделал лишь строгое внушение убийце. Ост-Индскую компанию вполне устраивали такие служители бога. В октябре 1680 года в форту открылась первая протестантская церковь, воздвигнутая на месте часовни. Ее назвали именем святой Марии. Дебоширы и пьяницы были первыми ее священниками.
Долгое время Компания довольствовалась католическими патерами, протестантскими миссионерами из Германии и буйными английскими капелланами. Миссионеры из Англии были нежелательным элементом в форту. Многие из них были связаны с конкурирующими с Компанией свободными купцами. Несколько раз англиканская церковь пыталась заслать своих людей в Мадрас, но безуспешно. Ост-Индские капитаны не брали на борт английских миссионеров. Лондонское миссионерское общество находилось в состоянии «холодной войны» с фортом. В 1804 году миссионеров, направлявшихся в Индию, капитан оставил у причала мокнуть под осенним дождем на потеху лондонским зевакам. А корабль в это время выходил из устья Темзы. Тогда хитрые миссионеры отправились в Копенгаген и там устроились на датский корабль, отплывавший в Мадрас. Они неожиданно появились в форту, приведя в полное замешательство губернатора и капитана, оставившего их у причалов лондонского порта. Со смиренно-постным выражением лиц они предстали перед губернатором.
— Вон! — прорычал губернатор. — Вас сюда никто не звал!
Миссионеры, подхватив длинные сутаны, засеменили к выходу. Однако корабля в ближайшем будущем не ожидалось, и слуги божьи были оставлены в форту. Но проповедовать им разрешили только среди европейцев и англо-индийцев.
Ост-Индская компания явно недооценивала отечественную церковь. Только в 1813 году англиканские миссионеры получили легальный доступ в Мадрас. В городе стали строить протестантские церкви. Они появились в Вепери, Эгморе, Джорджтауне, Перамбуре. Открылись миссионерские школы. Только с паствой дело обстояло плохо. Миссионеры наспех крестили людей, попавших к ним в зависимость. Они заманивали в школы детей и обращали их в христианскую веру. Они не разбирались в особенностях кастовой системы и насильно обращали брахманов. Индусские жрецы в храмах призывали бороться с нашествием протестантских миссионеров. Кварталы Черного города охватило волнение. Некоторым миссионерам пришлось спешно убираться восвояси. Католические патеры ревниво следили за своими коллегами-протестантами и старались им мешать на каждом шагу. Впрочем, на это католики тратили немного усилий. Английские миссионеры не знали страны, в которой работали. Они не давали себе труда изучить обычаи и язык местного населения. Если они встречали сопротивление «язычников», то прибегали нередко к грубой силе, призывая на помощь колониальную полицию. Все эти методы мало способствовали укреплению англиканской церкви. Поэтому в городе в два раза меньше протестантов, чем католиков.
Теперь для миссионеров обеих мастей наступили трудные времена. Их не поддерживает ни государство, ни полиция. Неприкасаемые получили гражданские права и не стремятся к равенству под эгидой христианского бога. Несколько лет назад католики и протестанты влились в одну южноиндийскую церковь. И те и другие понимают, что нужны объединенные усилия в борьбе за человеческие души. Однако эти усилия год от года становятся все слабее.
…Длинная лестница с выщербленными ступенями ведет куда-то вверх. Снизу она кажется бесконечной, упирающейся в яркую голубизну неба. «Раз, два, три…» — начинаю считать, но потом сбиваюсь и медленно поднимаюсь вверх. Все выше и выше. И наконец я различаю церковный шпиль, вырастающий за очередным лестничным маршем. Это церковь девы Надежды на горе святого Фомы. Рядом серые прямоугольные стены францисканского монастыря. Я вхожу в приземистое длинное здание церкви. Здесь прохладно, царит полумрак и пахнет чем-то приторным. Над алтарем деревянное распятие, рядом кафедра для проповедника. Со стен смотрят потемневшие от времени лики святых. Церковь очень старая. Ее построили в 1523 году. Когда глаза привыкают к полумраку, я замечаю перед распятием каменный крест. Тот самый крест, который соорудил Фома Неверный. Крест с чудодейственной силой. Я иду по каменным плитам, и звук шагов гулко отдается в пустом помещении. Никого.
— Есть здесь кто-нибудь? — спрашиваю я.
Никто не отзывается. Я выхожу через боковую дверь и останавливаюсь у ворот монастыря. Ворота прочно заперты. Вдруг я замечаю кнопку электрического звонка. Нажимаю. Где-то серебряной трелью отзывается колокольчик. Я жду долго. Наконец открывается узкое окошечко в воротах, и два сверлящих черных глаза впиваются в меня. Потом глаза исчезают и где-то сбоку в стене открывается калитка. Смуглая монахиня в черной сутане и такой же туго затянутой косынке выходит из калитки.
— Здравствуйте, — говорю я.
Монахиня наклоняет голову.
— Мне бы хотелось посмотреть церковь.
— Идемте.
Позвякивая ключами, она шаркающей походкой направляется к церкви. Здесь она становится более разговорчивой. Как заправский экскурсовод, она показывает мне церковь. Подводит и к каменному кресту.
— Это крест святого Фомы, — начинает она. — Он обладает чудодейственной силой.
— И сейчас тоже? — интересуюсь я.
— Нет, в последние два века он не проявлял себя. Но все равно к нему ходят многие на поклонение.
Я исподтишка разглядываю моего «экскурсовода». Она явно индийского происхождения. Черные густые брови, полные губы, темная кожа отдает синевой.
— Откуда вы? — спрашиваю я.
— Из Кералы.
— И много вас здесь из Кералы?
— Пятеро. И двое из Мадраса. Преподобная мать ангелов — из Франций.
— Чья мать? — не сразу понимаю я.
— Преподобная мать ангелов — наша настоятельница. И еще одна сестра — из Австралии. Нас теперь здесь немного.
— А можно повидать эту, как ее… — забываю я странный титул. — Мать ангелов?
— Преподобную мать ангелов, — сурово поправляет меня монахиня. — Конечно.
Она меня не спрашивает, откуда я, наивно полагая, что человек с белой кожей — всегда христианин. Мы проходим в монастырскую калитку и попадаем в узкое пространство между внешней и внутренней стеной монастыря. «Похоже на крепость», — думаю я.
— Подождите здесь, — и моя проводница исчезает. Откуда-то слышен ее голос.
— Сестра из Европы хочет видеть преподобную мать ангелов.
Через некоторое время в двери, ранее незамеченной мной, появляется высокая белая фигура. «Мать ангелов», — решаю я. Светлые глаза смотрят настороженно, но губы растянуты в елейной улыбке. Распятие из слоновой кости на массивной цепи украшает мощную грудь. Кожа на лице, бледная и дряблая, собрана в мешочки под глазами.
— Добро пожаловать! Да благословит вас господь.
Настоятельница протягивает мне белую пергаментную руку для поцелуя. «Сестра из Европы» впадает на какое-то мгновение в замешательство. Потом делает вид, что не замечает протянутой руки. Теперь в замешательство впадают «мать ангелов» и монахини, толпящиеся за ее спиной. Настоятельница стирает улыбку и спрашивает:
— Откуда вы?
— Из Советского Союза.
— О! — восклицает «мать ангелов». И еще раз: — О! Может быть, вы коммунистка?
— Конечно.
Монахини и настоятельница инстинктивно подаются назад, но им мешает внутренняя стена. Натыкаясь друг на друга, они беспорядочно толпятся у узкого дверного проема. Первой приходит в себя «преподобная мать ангелов».