Известно, что ко всему хорошему человек привыкает быстро.
Окруженные всевозможными благами, мы не замечаем их, как не замечаем воздуха, которым дышим.
Как-то довелось мне лететь в тихоходном самолете с поэтом Игорем Шкляревским, в ту пору студентом литинститута.
— С какой скоростью летим? — спросил Игорь у летчика.
— Триста пятьдесят километров в час.
— Только-то!
Восклицание вырвалось, как я понимаю, невольно: Игорь привык к реактивным скоростям. Свет, который он увидел при рождении, был электрическим. Музыка, которую он слушал, лилась из первоклассных приемников. А мое поколение научилось читать при свете керосиновой лампы. Детекторный приемник воспринимался мной как чудо. Мать возила меня по Минску на конке, которая была вечно перегружена и едва обгоняла пешеходов. Первый трамвай в городе был для нас выдающимся событием. А когда мы впервые увидели аэроплан в небе, то с каким непередаваемым восторгом следили за тем, как с непостижимой скоростью — до ста километров в час! — летело крылатое чудо.
…Мысли мои опять уходят в глубину предвоенных годов. Тогда я, журналист и начинающий поэт, много ездил по стране. Невозможно увидеть, как растет дерево, но я собственными глазами видел, как растет мое государство.
Мне ясно видятся донельзя переполненные вагоны. Мои попутчики, бесплацкартные пассажиры, обжигаясь станционным кипятком, пахнущим паровозным дымом и жестью погнутых чайников, с восторгом говорили о стройке, на которую направлялись, дружно пели песню о том, как широка страна моя родная, о том, что человек проходит по ней как хозяин…
Да, мы были и есть хозяева своей страны. Своими руками творили и творим мы ее прекрасный облик, крепим ее мощь, умножаем славу. И вместе со страной росли и растем сами. Бывало трудно. Бывало голодно и холодно. Кирпичи носили на спинах или на носилках, землю возили в тачках, по образному определению Ярослава Смелякова, «так, как женщины возят детей». Огромные котлованы рыли лопатами, бетон замешивали тоже большей частью вручную.
Покоряясь энергии освобожденного труда, воле сплоченных общими интересами и идеалами людей, невозможное становилось возможным. Мечта — реальностью. Сказка — былью. Поднимались заводы. Росли города. День ото дня лучше и счастливей становилась наша жизнь.
Как быстро, как неостановимо бежит спрессованное в делах наших время! Давно уже башни подъемных кранов поднялись по всей стране — от Балтики до Камчатки. Бегут, мелькают, шелестят ленты транспортеров, тысячеголосо гудят машины самых разных марок и самого различного предназначения.
С гордостью воспринимая все это, я мысленно обращаюсь к моему молодому другу И. Шкляревскому: «Дорогой Игорь! Мне пришлось видеть мое государство в самом юном его возрасте. Ты родился, когда оно было уже богатым и могущественным. Тебя не удивляют наши атомные электростанции и ледоколы, космические корабли и кибернетические системы. И это естественно. Жизнь неудержимо идет вперед, а страна наша — на самых авангардных позициях мирового прогресса. Мы по праву гордимся этим. В то же время важно всегда помнить, какой ценой, каким трудом, каким подвигом завоеваны эти позиции. Без этой священной памяти счастье будет неполным».
Клара Агафонова
ФАМИЛЬНЫЕ ДРАГОЦЕННОСТИ
Иногда я подолгу смотрю на эту старую выцветшую фотографию, наклеенную на картон. Кажется, не будь спасительного картона, фотокарточка давно обветшала бы.
Со странным, труднообъяснимым чувством всматриваюсь в лицо девушки с коротко остриженными волосами. Она стояла перед фотографом напряженно. Прямой, суровый взгляд, плотно сжатые губы. Гимнастерка, перетянутая портупеей. Снимок комсомолки 20-х годов.
Это моя мать.
Чувства и мысли, которые рождала во мне фотография, давно искали выхода. Но почему-то казалось, что неудобно, нескромно говорить о самом близком тебе человеке.
А вот сейчас подумала: почему, собственно говоря, неудобно? Почему нескромно гордиться делами своих отцов и матерей? Разве не поем мы, что Родина для нас начинается «со старой отцовской буденовки»?
…Мама до сих пор вспоминает эту гимнастерку — единственный в то время ее наряд, и праздничный и будничный, наряд, который она очень любила и носила его с особым достоинством. А потом, уже в годы Великой Отечественной войны, однажды мама возвратилась с работы верхом на лошади. На ней были новенькая телогрейка и стеганые ватные брюки.
— Ну, теперь нам не страшен серый волк! — одергивая телогрейку, улыбнулась она. Наспех перекусив, мама сказала, что нужно срочно ехать в МТС, а потом в колхозы. Жили мы тогда в Башкирии.