- На аэродром, - ответил он и удивленно поглядел на Наташу.
Она прикусила губу и, не в силах сдержать себя, заплавала. «Увезли, увезли Сашу!… Какая я растяпа, как же я так?…»
До нее донеслись слова командира роты:
- Канашова, вы зачем здесь? А ну, бегом к машинам разгружать раненых.
Прибывшие санитарные машины наполнили окрестность гулом.
Наташа торопливо вытерла глаза кулаками и, по-детски подшмыгивая носом, кинулась было бежать и вдруг споткнулась. Острая боль резанула в ступне. В глазах потемнело, и она свалилась на бок. Командир санроты бросился к ней, увидел, что из срезанной будто ножом головки сапога медленно стекает кровь, образуя в снегу ямку с оранжевыми краями.
В тот же вечер Наташу Канашову отправляли в госпиталь. Пришли подруги по службе, пришел и командир санитарной роты. Он дождался, пока все попрощаются и уйдут, и сказал Наташе:
- Вы, Канашова, наверно, ошиблись. Я проверил все списки эвакуированных сегодня. Фамилии Миронова в них нет…
Так и водится в жизни: пришла беда - растворяй ворота. Тяжело раненная Ляна, вывезенная Самойловым на самолете из вражеского тыла и помещенная в госпиталь, вскоре заболела воспалением легких. Ранение и болезнь придавили ее, как маленькое дерево тяжелым снежным настом.
Она упорно боролась, напрягая все силы, но ослабленное ранением тело болезнь ломала так, что порой казалось, она не выдержит ее смертельной тяжести. Исхудавшие руки были настолько бессильными, что она едва шевелила ими.
Не раз врачи сомневались: выживет ли она? В течение месяца у нее не было никаких признаков улучшения, а следовательно, не было и надежд на выздоровление.
Глава шестая
Все три дня, что Аленцова провела в полку Бурунова, лютовала вьюга. В затишке мороз можно было еще терпеть, но в открытом поле, где проходил передний край, студеный ветер, налетавший порывами, не давал дышать, острый, мелкий снег до боли сек веки, выбивал слезу.
Бурунов тоже разъезжал по подразделениям полка, требуя выполнения распоряжений Аленцовой и стараясь не ударить перед ней лицом в грязь.
На это были свои причины. Последнее время у него появилось какое-то смутное, но неудержимое желание почаще видеть Аленцову. А главное - неожиданно сам для себя он просто оскандалился перед ней: Аленцова обнаружила вши у бойцов. Опять только в одном батальоне капитана Вертя обстояло дело благополучно. Аленцова на всякий случай сказала капитану:
- Разрешите еще раз сделать проверку на выборку?
- Пожалуйста, товарищ военврач.
Она оставила пару белья одного из осматриваемых ею бойцов, которое показалось ей чем-то подозрительным. Белье источало запах легкого одеколона. Старшина выдал бойцу взамен другое белье,
Верть только улыбался, наблюдая за Аленцовой. «Что я, схожу уже с ума? - думала она, то краснея, то бледнея при проверке. - Нет, кажется, здесь я переборщила».
- Ну куда вы поедете, товарищ военврач,-сказал ей Верть.- Сейчас опять началась вьюга. Оставайтесь ночевать у меня в землянке, будьте как дома, а я пойду к начальнику штаба. Завтра вас отвезут, куда прикажете.
Аленцовой не хотелось оставаться и даже было стыдно за проявленное недоверие к этому молодцеватому комбату, который был очень любезен и все время улыбался. Но она поглядела на чистую, уютную землянку из двух комнат, чем-то напоминающую небольшой домик хорошего хозяина, и согласилась остаться. Во второй комнате - спальня, на топчане лежал матрац, набитый душистым сеном. Она вынесла коптилку в первую комнату, разделась и легла. «Вот теперь я отдохну как следует. Еще сутки - и уеду в Поземково, увижу Михаила. Двое суток не видела, а будто месяц как мы в разлуке»,- подумала она, засыпая.
Но спать Аленцовой долго не пришлось. Она только вздремнула, как услышала голоса. Один из них - звонкий, говорил на русском языке, другой с акцентом, каким говорят по-русски народы Закавказья.
- Зачем смеешься, Ефим? Плакать надо. Сегодня опять начальник ругал. Ух, как ругал! Научи, будь другом, как с вошью бороться. Открой секрет, как это у вас ни один вошь нет. Научи, будь другом…
- И это ты за секретом километр по такой метели шел?
- Сил нет моих. На край света пойдешь, если прижмет…
Аленцова подумала о том, что и она готова идти куда угодно, чтобы разгадать таинственную загадку, и сочувствовала собеседнику, умоляющему Ефима.
- За науку платить надо. Что это я задарма свои секреты всем раздавать буду?
- Чего хочешь бери, научи только, - молил боец.
- Я много с тебя не возьму. Гони пол-литра водки: ты все равно не пьешь.
- Бери, отдам. Мне только чуть-чуть в пузырек отлей.
- Зачем тебе?
- Вместо одеколона. Не могу, понимаешь, у меня жестокий волос, побреюсь - и раздражение получается.
- Господи, и живут же такие люди на свете! Зря портят водку - морду ею протирают. Ну ладно, дело твое. По рукам. - Хлопнули ладоши.- Так, значит, секрет мой простой. Разнюхал я в артиллерийском дивизионе, что наш полк «поддерживает» дезкамера на машине…
«Так вот оно в чем дело», - подумала Аленцова.
- Хорошая, я тебе скажу, штука, надежная. После нее не то что вошь, никакой микроб не уцелеет. А в наших дезкамерах-землянках убьешь, но разве только время… Прихожу и своим глазам не верю: начальник дезкамеры - кто бы, ты думал? Не угадаешь? Сабит.
«Да, но почему же тогда в артдивизионе встречаются случаи вшивости?» - недоумевала Аленцова.
- Какой Сабит?
- Помнишь, во взводе Миронова вместе с нами служил?
- Мухтар?
- Да, он самый. Он уже сержант по званию. Договорились мы с ним полюбовно. Как освобождается у него дезкамера, он звонит мне. Еду, прожариваю обмундирование, а бойцы в бане моются. Они никогда в жизни столько не мылись: через каждые два дня - и в баню. А я им чистое бельишко с полной дезинфекцией. Вот потому у нас и полный порядок. Комбат у нас хоть и молодой, но строгий. И за бойца болеет, душу отдаст…
«Так вот в чем секрет, вот она, разгадка! Недаром нарекла я Вертя хитрым комбатом», - думала Аленцова.
- Что же ты от меня скрывал? Такой ты мне друг?
- Чудак ты, Григорий Аркадьевич… У них одна машина. Им самим надо сколько барахла через нее пропустить… Не может же она сутками напролет работать. Да ты не вешай носа, для тебя я договорюсь с Мухтаром. Будет и в вашем батальоне полный порядок.
«Ну, это в одном, другом батальоне, - думала Аленцова, - а мне надо, чтобы во всей дивизии был полный порядок».
- Спасибо, Ефим. Ой, какое тебе спасибо! Я тебе не только пол-литра водки - бритву подарю. У меня две… Ух, какие бритвы! Месяц будешь бриться, не надо править. Это мне мой дядя подарил. Он такой парикмахер, его весь Ереван знает… Очереди к нему, как за хлебом, стоят.
- Ну, бритву, если не жалко, дари, а водки не надо. Это я пошутил. К чему она? Нам дают по стопке - и хватит. Только башку ею дурманить. Если доживем до Нового года, вот тогда приходи, вместе встретим.
- Обязательно дожить надо. Табачку дам. У меня не табак - перец. Два раза затяжка - и голова кругом.
- Давай попробуем твоего знаменитого перца… И чего это комбата нет? Мы уж с тобой полчаса болтаем.
- Придет. Может, по делам своим задержался.
- Подумать только, как народ об армии своей заботится! И кормят нас сытно, и обмундирование нам теплое зимой. И взять хотя бы эти дезкамеры. А вот немецкая армия не то. Породой своей арийской хвастаются, цивилизация, а пленные, видел, какие?
- Видал, видал. Завшивели, смотреть на них противно. Цивилизация, а вшей, прости меня, сидят и вручную щелкают, первобытным способом. Пойдем, Григорий Аркадьевич… Мне надо разыскать комбата.
Нет, Аленцова не сожалела, что ей не дали уснуть и что она была случайной свидетельницей этого разговора двух неизвестных бойцов. Теперь у нее созрел ясный план, что ей надо делать, чтобы избавить весь личный состав дивизии от этих опасных насекомых, которые задали и ей трудную задачу. «Особый контроль за прибывающим пополнением. Проверить в подразделениях полка самодельные дезкамеры и их эффективность, использовать на полную мощность имеющиеся дезкамеры на автомашинах и стараться довести их число до полного, комплекта. Вот тогда можно сказать, что санитарное состояние в дивизии будет отвечать требованиям войны».