— Хорошо бы, чтобы он полакомился твоим умным мозгом, может, от этого гриф станет благороднее! — издевался Алик.
— Ребята, мы же в ЛГУ проходили, как же так?! Огромный черный хищник снова пикировал.
— Машите над головой концом веревки! — подсказал Клыч.
Все отчаянно замахали, услышав трепет крыльев. Пронесло.
— Если убьем, самка будет мстить: вон она, на скале сидит!
— Ждет падали!
— Придется и ее прикончить!
— Давайте не убьем — попугаем выстрелом!
Один за другим раздались два выстрела. Но птицу это только раздразнило.
— Больше она не промахнется! Кому-то конец!
— Ну его! Давай, Клыч, прикончь!
Гриф упал камнем, но теперь уже до земли, и ударился о камень.
Самка поднялась с отчаянным клекотом.
— Не мы первыми напали! — оправдывался Клыч, заряжая ружье.
— Нам же читал сам профессор Шенкман! — недоумевала Наташа.
Самка еще долго кружила над ними.
Снова начались пески.
Неожиданно появилось, словно из-под земли, несколько солдат в ботинках и колониальных панамах и приказали дулами автоматов повернуть в сторону. Один из них сердито что-то кричал. Впереди пришел в движение большой холм и странным образом отъехал. Показался зев шахты со стальным сверкающим носом ракеты.
Караванщики никак не могли унять охватившую их дрожь.
— Да успокойтесь, ничего не случилось!
— А кто волнуется?
— Сейчас начнем ссориться из-за пустяка.
— Нашел пустяк!
— Старик прав. Нам действительно угрожает опасность.
— Что за суеверие! Взрослые люди, а верят в чепуху! — сплюнул Алик.
Клыч подошел к деду. Старик ему что-то сказал. Клыч вернулся:
— Дедушка предупреждает, если тот, на ком вина, не признается…
Алик:
— Вот ты сам и покайся!
— У меня совесть чиста!
— Может, ее надо подчистить? — съязвил Аман.
— Но я ничего плохого не делал!
— О чем вы спорите? — Наташа ничего не понимала.
— Успокойся, Наташа!
— Мало ли что! Чувство вины у каждого должно быть!
— А я говорю, ничего дурного не делал! — заорал уязвленный Клыч.
— Убивал? — подавил его голосом Аман.
— Откуда?
— От верблюда! — подсказал Алик.
— Отвечай прямо на вопрос, не увиливай: убивал? — Аман вплотную подошел к Клычу.
— Нет! — закричал ему в лицо Клыч.
— Распутничал?
Клыч покраснел, обмяк, стал заикаться.
— Отвечать на вопрос! Ну? Распутничал?
— Ты что, не видишь, что он девственник? — засмеялся Алик. — Натаха, как тебе кажется?
Клыч злобно покосился на Алика.
— Аман, оставь юношу в покое, — попросил Логинов.
— В самом деле, — поддержала его Наташа. Аман не отступал.
— Воровал?
— Да, — ответил Клыч с трудом. — В детстве, мелочь из кармана отца. — Он вспотел.
— Признался — уже хорошо. Стыдно?
— Не видишь, что ли? — разозлился Алик.
— Тебя не спрашивают, и до тебя дойдет очередь!
— Вот это видишь?
— Извинись!
— Сейчас! Дождешься!
Аман принял позу каратэка, мгновенно сосредоточившись, напрягшись, испустил целенаправленный резкий крик. У Алика закатились глаза, он пошатнулся и сел. Все были ошарашены.
— Ладно, продолжим. Завидовал? — спросил Аман, как ни в чем не бывало.
— Черной завистью — нет!
— Лгал?
— Врал. — Клыч покосился на Алика.
— Не отвлекайся! Насмехался над другими?
— Нет.
— Клеветал?
— Наговорил на себя.
— Злословил?
— Да, говорил плохо о бывшем друге.
— Озлоблялся?
Алик сидел смирный. Глаза стали кроткими, как у кролика. Наташа подошла к нему, потормошила:
— Алик, что с тобой, Алик?..
— Так. Озлоблялся?
— Да.
— Богохульствовал?
— Я в бога не верю!
— На словах или в душе?
— На словах.
— А в душе?
— Не знаю, не думал.
— Что ты с ним сделал? — Наташа сердилась.
— Хорошо, верну его в прежнее состояние. — Аман пронзительно крикнул, направив звуковой удар на Алика.
Алик пришел в себя. Покачивая головой, встал:
— Ну ты даешь!
— Сейчас Алика проверим. Ну-ка, посмотри мне в глаза!
— Пошел ты! Не дано тебе судить! Суди себя, если тебе это нравится! А других не трогай! Каждый сам знает, как ему жить. Надо будет, отвечу. Но не перед тобой!
Аман неожиданно обмяк. Он грустно смотрел на Алика.
— Несчастный ты человек! Жаль мне тебя! — сказал он тихо. — Не знаю, есть ли тот свет, будем ли держать там ответ. Но знаю, что мы в ответе за эту жизнь. И расплата — здесь! Каждый прожитый день надо подвергать суду своей совести, чтобы потом не делать кроличьи глаза: за что, мол, бог меня наказывает! Не бог наказывает, а сам человек себя. Не хочешь быть наказанным, живи по совести! Больше всего я ненавижу ложь! Логинов, я тебя тут наслушался. Ведь ты все время лжешь! Вернее, не лжешь, говоришь ты мало, — боишься сказать правду. Малодушничаешь. Отсюда все твои беды. Ты совестлив и в то же время труслив, вот и мечешься. Почему бы тебе не набраться мужества и не сознаться во всем? Ведь ты приехал в эти пески в поисках островка спасения, оазиса света? Так?
— В чем я должен сознаться?
— Прекрасно знаешь в чем! Сейчас в голове у тебя то, в чем должен сознаваться. Твоя совесть прекрасно знает — в чем. Она подскажет. Давай!
— Аман, я уже признался себе. Почему я должен перед всеми? И вообще это не тактично, брать на себя роль учителя!
— Да, я беру! И пускай каждый берет! И ты возьми! Пускай все будут требовательны друг к другу, исповедуйся перед простым человеком! Богу не нужна твоя исповедь. Ему нет дела до тебя! А мы тебе сообща поможем…
Старик сидел на песке, слушал их, презрительно щурясь.
Товар разложен на песке. Клыч и Аман стояли огорченные. Семьи чабанов, окружившие караван-лавку, теперь расходились недовольные. Хал-ага сидел грустный. Наташа подошла к лавке, робко спросила:
— Можно мне вот это? Клыч поднял рулон ткани.
— Сколько тебе?
— Три метра.
Алик отвел Логинова в сторону:
— Не нравится мне Аман. Строит из себя праведника. А сам не лучше других. Выгодно брать на себя этакую роль святоши. Тоже мне! Фарисей! Давай его проучим?
— Как?
— Это предоставь мне.
— Все же?
— Подкинем ему в чай лошадиный возбудитель. Вот! — Алик показал кристаллики, развернув клочок бумаги. Руки его тряслись. — На гелиосистеме знакомый ветеринар дал. Поглядим, какой он праведник. Вот будет хохма!
— Дай сюда!
Алик протянул. Логинов высыпал кристаллики в песок и растоптал:
— Пошел вон!
— Что-о-о?
— Вон!
— Ты! Осторожно! — Алик взял Логинова за грудки.
Логинов с силой его оттолкнул. Алик присел, встал и замахнулся. Логинов поймал его руку и завел за спину.
Наташа искала свою особую траву. Алик крутился возле нее. Все увидели, как он положил руки ей на плечи и что-то оживленно стал говорить.
Старик отвернулся.
— Женщины теряют достоинство. Раньше держали их в узде, и все было как надо. А теперь распустили. Женщины — существа безмозглые, не имеют своего мнения, все делают с оглядкой на мужчину. И попадают в руки наглецов и подонков.
— Ты слишком резок, — возразил Логинов. — Наташа по простодушию и деликатности…
Аман побагровел:
— По горло сыты вашей эмансипацией! Злость передалась и Логинову:
— А я сыт твоими рассуждениями!
Пустыня выгорела. Жара все испепелила. От зеленого бархата трав осталось одно желтое, жухлое сено. Пустыня на глазах преобразилась в серую, безжизненную. Все вокруг тонуло в горячем мареве жары и дрожало.