Писатель был благодарен своим боевым друзьям. Без них не могло быть ни этих книг, ни их автора.
СКОЛЬКО Б НИ МИНУЛО ЛЕТ...
Я не знаю ничего лучше, сложнее, интереснее человека.
Пережитое на войне связало Казакевича с Выдриганом не меньше, чем узы родства. На всю жизнь.
И со многими однополчанами его связала дружба тоже на всю жизнь.
Время раскинуло, разбросало фронтовых товарищей по всему Союзу, но они не теряли друг друга. Многие из них узнавали себя в книгах Казакевича.
Читатель «Звезды», наверное, помнит начальника штаба дивизии подполковника Галиева в его неизменной бурке. Того самого Галиева, который перед боем становился особенно оживленным, бодрым. «Галиев немца чует», — говорили про него в такие минуты.
Теперь это был ашхабадский облвоенком генерал-майор Атаев.
В героическом Бресте, как и по всей стране, тысячи людей увлекались «Звездой». Но кто знал, что скромный работник Брестского здравоохранения Ольга Утешева — это военфельдшер Улыбышева из повести Казакевича, совершившая на войне много подвигов.
Знакомые и коллеги Ивана Григорьевича Чухрая, человека совершенно мирной педагогической профессии, спокойного и весьма покладистого в быту и жизни, удивились, узнав, что это именно он частично изображен в образе отчаянного разведчика Мамочкина, отнюдь не похожего на ангела.
Сколько раз под Ельней и под Ковелем Чухрай ходил с Казакевичем в разведку, в атаку. Им обоим, когда они приезжали в Херсон к Захару Петровичу, было что вспомнить. А Казакевич приезжал туда часто — и в сорок восьмом, и в пятьдесят первом, и в пятьдесят третьем...
Слава, литературные успехи и награды ни в чем не изменили искреннюю, сердечную натуру Казакевича.
К тем граням мужественного характера молодого друга, которые Выдриган увидел и оценил на воине, в бою, теперь прибавились новые, открывшиеся совсем в иных условиях. Верность и преданность дружбе!
От частого употребления высокий смысл некоторых слов порой стирается.
Фронтовые товарищи. Боевые друзья. Для Выдригана это звучало очень обязывающе. Захара Петровича радовало, что его друг, книги которого уже стали известны всему народу, воспринимает фронтовое братство так же серьезно, глубоко.
У старого воина особые требования к своему воспитаннику; его моральное право быть наставником утвердила сама жизнь.
3. Выдриган — Э. Казакевичу
5.XII 1948
«Не согласен с твоим отзывом о П. Н.
Ты просто его не понимаешь, хоть ты и инженер наших душ.
Он честен, трудолюбив и умник. Другое дело, что у него характер скромнейший, иногда до боязни людей.
Присмотрись к нему — потом скажешь».
Ни лжи, ни фальши в человеческих отношениях Батя не выносил. И любил в Казакевиче эту же нетерпимость.
Вот почему, когда кто-то из бывших однополчан пожаловался генералу на невнимательность Казакевича, Батя разразился гневным письмом.
Последовал немедленный ответ.
«...Я просто удивлен Вашими словами о том, что при встрече не узнаю фронтовых приятелей.
Никогда этого со мной не было и не могло быть. Вы больше, чем кто-нибудь другой, знаете меня и, я уверен, никогда не поверите разговорам о моем высокомерии.
В связи с моим лауреатством я получил бесчисленные телеграфные и письменные поздравления, среди них много от бывших фронтовых товарищей. Я ответил всем без исключения... Только на одно письмо я не ответил — Б. — помните, он был начальником разведки до меня...
Не верьте плохому, что обо мне говорят. Я ничуть не изменился, Я ненавижу чванство...»
В другом письме Казакевича тоже есть беспощадные слова о человеке, которого бывший комдив и начальник разведки хорошо знали по службе.
«Г. тоже учится. Этот всю жизнь только и делает, что учится. А дураком и умрет».
Да! Истинная человечность и доброта исключают беспринципность, всеядность и всепрощение. В этом солидарны два близких друга, генерал и писатель.
«Очень хочется снова повидаться... Поговорим всласть. Есть о чем...»
И Казакевич снова приезжает к Бате в Херсон.
Как бы ни поглощала его работа, где бы ни находился — в Германии или в Москве, в Ленинграде или в деревушке Владимирской области, куда надолго поселился, — писатель всегда помнит, что в Херсоне у него есть старый друг-отец, который с нетерпением ждет его.
3. Выдриган — Э. Казакевичу