— Ну и отлично, — обрадовался Салманов. — Дело в том, что копер собирали слесари, а для хлопцев такая машина в новинку, они пока только сваи забивать научились… Так что командовать разборкой вам придется.
— Ничего, разберем, — пробормотал Владимир, чувствуя, что краснеет.
— Но вообще дней через пять я сам постараюсь быть здесь, — сказал Салманов.
Гаврилыч поднялся, проворно убрал со стола, поставил сковородку крепкозапеченного картофеля, приготовил чай.
Салманов, некоторое время с улыбкой рассматривавший парня в свитере, вдруг спросил, с хрустом разломив картошину:
— Ты куда же это, Иван, нарядился? Уж не сватать ли?
— Жениться — не чихнуть, можно и погодить, — ухмыльнулся набитым ртом Иван и, прожевав, повернулся к Прокофию: — Пойдем, а, Прош?..
Прокофий, не глядя на него, негромко, но твердо бросил:
— Сказал же нет. Что пристал?
Иван махнул рукой и пошел к дверям, скользнув по стене громадной тенью. Нахлобучил на затылок белую пушистую шапку, накинул на плечи полушубок и, пнув валенком дверь, ушел.
— Теперь до утра, почитай, — разливая чай, сумрачно сказал Гаврилыч.
— Кому что, а парню — девка, — улыбнулся Салманов.
От чая, от того, что пришлось соврать, Владимиру стало жарко, он распахнул пиджак и распустил галстук.
— Вы отколь же сами-то? — прихлебывая чай и глядя из-под седых бровей на Владимира, спросил Гаврилыч.
— Из Саратова.
— Сразу с института или как?
— Сразу… По распределению.
— Не работали еще, стало быть?
— Как не работал! Мост через Волгу строил, на практике…
— Давай спать, Борисыч, — зевая, предложил Салманов, и они прошли в комнату, в которой были две койки и небольшой стол, застланный пожелтевшими газетами. — Гаврилыч подъем рано играет, армейскую любит дисциплинку… Ложись на ту…
Едва раздевшись, он тяжело повалился на кровать, поворачиваясь на бок, громыхнул сеткой и уже невнятно договорил:
— Толковый он мужик, хотя и грамотешки маловато… Советуйся с ним, не подведет…
Погасив свет, Владимир забрался под колючее шерстяное одеяло и закрыл глаза, но уснуть долго не мог, мучаясь от того, что соврал, и гадая, как выйти из этого положения.
В шесть утра, разбуженный тревожными звуками губной гармошки, Владимир поднялся, невыспавшийся, с тяжелой головой и, стараясь казаться бодрым, умылся и сел за стол, где уже дымилась каша, сваренная и поданная Прокофием. Молча позавтракали и отправились на мост.
Шли гуськом, попыхивая куревом, оставляя при дыхании пар и клубы дыма. Глубоко втоптанная в снег тропинка полого поднималась на бугор, справа от которого бледным расплывчатым пятном просвечивало солнце.
Река, вся белая от снега, оказалась сразу за бугром. Над ближним, обрывистым, берегом высилась стрела копра, похожая издали на пожарную лестницу, а от нее через всю реку прошагнули ряды обындевелых мохнатых свай. На втором берегу одиноко стоял трактор, припорошенный снегом.
По вырубленным в сугробе ступеням спустились на лед, подошли к копру. Вблизи копер с восемнадцатиметровой стрелой показался Владимиру гораздо внушительней, чем он представлял его раньше, и сознание того, что ему, быть может, скоро предстоит разбирать эту махину, на мгновение испугало его, но, вспомнив о скором возвращении Салманова, он успокоился и осмотрелся.
Прокофий, звякнув крышкой железного ящика и достав шприц, принялся смазывать лебедку, а Иван, поставив ногу на раму, оперся локтями о колено и стал о чем-то ему рассказывать, громко смеясь и потряхивая головой.
— Ванька! Ты ключом работал? — вдруг властно закричал Гаврилыч, доставая из-под снега большой рожковый ключ.
— Ну, я — повернул к нему голову Иван.
— А к месту пошто не прибрал? Няньку за тобой надо, суконная борода?!
Иван лениво подошел, взял у Гаврилыча ключ, и, сбив о раму снег, бросил в ящик:
— Нарочно, что ли… Позабыл.
— Я т-те забуду другой раз… Все ключи к трактору порастаскал… Приступай, Прокофий.
Прокофий закрутил лебедку, Иван перебросил через плечо трос и, загребая в снегу ногами, побрел к лежащим неподалеку сваям, зачалил одну, сел на нее верхом, лихо крикнул:
— Но, поехали!
Бороздя снег, свая подползла к копру и, как только, задирая «голову» вверх, подтянулась к стреле, Иван скользнул вниз, схватил багор и оттащил конец сваи к прорубленной во льду лунке.
— По центру, по центру направляй, — сердито покрикивал Гаврилыч, подпирая багром «голову» сваи. — Не видишь, что ли: под лед уходит… Да лом, лом возьми, загубишь багор-то…
Свая встала вертикально, на нее спустили грузно осевший дизель-молот. Сорвавшись с крюка, баба шлепнулась на сваю, упруго подпрыгнула и пошла метаться по зеркально блестящим штангам молота, звонко хлопая и выбрасывая рваные клубы дыма. От ударов свая вздрагивала, садилась, а копер громыхал и покачивал стрелой.