С троллейбусной остановки, шаркая подошвами, постукивая каблуками, двигалась навстречу полутемная группа фигур, мужских, женских, детских, и когда он проходил между ними, то слышал удивительно четкие в сумрачном воздухе обрывки разговоров.
— Да куда мебель-то? — спрашивал ворчливый старушечий голос, тут же отвечая: — В комнате, ровно в общежитии, пять коек стоит.
А чуть погодя — звонкий голос мальчишки:
— Пап, а пап, а звезды зачем так плохо видно? Их небо загораживает?..
«Вот для них, для этого мальчишки, для старухи, нужна моя научная работа», — подумалось Антону Ильичу. Он вдруг почувствовал, что уличная вечерняя суетня ему мешает. Сейчас ему хотелось только одного: уйти в себя, сосредоточиться на неотвязчивом вопросе. Он пересек проспект и, выйдя к малолюдной улице, мимо домов, светящихся бледно-желтыми квадратами окошек, побрел к трамвайному мосту.
«Моя работа должна быть такой же зримой, как у брата… Да-да, такой же нужной и зримой… Может быть, в этом главное…»
На улице вспыхнули фонарные огни, и Антон Ильич, скользнув по ним глазами, увидел впереди прогнутую громадину моста: справа, в еще не темном небе, — кругло-желтеющую низкую луну и ощутил, как тянет от реки прохладной влажностью. Он взошел на мост и, остановившись через несколько шагов, привалился грудью на бетонные перила. По темной загадочной глади реки тянулась от луны атласно-желтая дорожка, за ней, в тени, двумя глубинными столбами желтели на воде огни, а у другого берега, вблизи моста, прерывистой рябью сверкала быстрая вода. И взглянув на это сверканье, Антон Ильич вспомнил блеск первого стального листа, сходящего с электроупрочняющего автомата его конструкции, вспомнил, как при виде этого листа дрогнуло сердце в мальчишечьей радости и как, забывшись, он бросился бежать за ним вдоль рольганга, едва удерживаясь от крика «ура»… Было это пять лет назад, когда Антон Ильич после упорного пробивания внедрил свой автомат на заводе. А год спустя электроупрочнение стали было освоено еще одним заводом, Антон Ильич получил вскоре Ленинскую и, посчитав, что сделал все, что остальное — забота других, с головой ушел в науку, совершенствуя и углубляя теоретическую часть. За это время скопилось столько интересных материалов, что Антон Ильич, едва успев «остепениться», всерьез начал подумывать о докторской.
«И почему, собственно, я должен тратить время на внедрение? — спросил он себя. — Почему у нас необходимо «пробивание»?.. Так что же делать? Ждать, пока все «образуется», а самому тем временем еще одну работу написать?»
Позади, сотрясая мост, сочно шипя стальной дугой, нарастающе загремел трамвай. Антон Ильич обернулся, взглянул на качающиеся вагоны, на отражение окон, все быстрее бегущих по мосту, а потом по шоссе, и, вспомнив про гостей, заспешил домой.
«Конечно, внедрить мое изобретение на всем Урале, а потом и дальше — это здорово, — думал он, шагая по тротуару и провожая глазами фиолетовые вспышки, срывающиеся с трамвайной дуги. — Но это ведь опять на годы! А кто же будет развивать теорию? Григорьев? Да ему плевать на все, что не касается его электротехники… Аркадий? Сергей? Они, конечно, славные ребята, теорию проката знают отлично, но в смежных-то областях — дилетанты пока! И потом как бросить, хотя бы и на время, то, без чего не можешь жить, с чем сроднился?»…
Он перешел проспект, озаренный голубовато-серебристым сияньем люминесцентных ламп, рубиново-красными огнями стоп-сигналов, расплывчатым светом множества фар, — и у стеклянного цветочного киоска увидел девушку и парня. Парень стоял, привалясь плечом к углу киоска, скрестив ноги и слегка покачиваясь на одной, старательно морщил лоб с едва проступившей морщиной и о чем-то негромко рассуждал, а она, прижимаясь к стеклу щекой, молча слушала и понимающе улыбалась, Проходя мимо кафе, он слышал доносившиеся из раскрытых дверей приглушенные звуки джаза, а за витриной, под матово-оранжевыми фонарями двигались, тихонько качались мутно-алые силуэты танцующих.
«Гости-то разъехались, наверно», — почему-то вдруг решил Антон Ильич и, подходя к подъезду, взглянул наверх: свет горел только в кухне.
Как только он щелкнул замком, Варя вышла навстречу с чайным полотенцем в руках.
— Ну разве так можно, Антон! — сказала она, устало улыбаясь и покачивая головой. — Гости всполошились. Я тоже беспокоюсь…