— Мне захотелось немного освежиться, — мягко перебил Антон Ильич, снимая пальто, — и я решил уйти на английский манер.
— Боже мой, ты все перепутал. У англичан, не кланяясь, уходят гости, а не хозяин!
— Ну хорошо, хорошо, больше не буду. А мне казалось, что я совсем недолго… — Он мимоходом чмокнул жену в теплую щеку, включил свет, прошел в комнату, уже прибранную, и сел в низкое кресло.
— Варюха! Тебе помочь? — спохватившись, громко спросил Антон Ильич, хотя мыть посуду не было никакой охоты.
— Нет, нет. Я заканчиваю. А ты ложись, не жди меня.
Несмотря на то, что форточки были раскрыты, в комнате было душно, сильно пахло вином, духами, и ощущение бодрости, с которым он вернулся с улицы, быстро исчезало.
«Пойду-ка сполоснусь под душем», — подумал Антон Ильич. И все время, пока он топтался под хлесткими прохладными струями воды, пока растирал себя ванным мохнатым полотенцем и ложился в постель, в нем все четче утверждалось сознание того, что выбор главного, на котором он мог бы сосредоточиться на годы, просто невозможен, во всяком случае, в ближайшие годы…
Вошла Варя, завела будильник, быстро разделась и, зевая, легла рядом, уткнувшись по привычке головой ему в плечо. Через несколько секунд по ровному протяжному ее дыханию он понял, что она уснула.
«Но как же быть с внедрением? — спрашивал он себя, вздыхая. — Плюнуть?.. Конечно, долго так не может продолжаться… Ценные научные работы должны, непременно должны осваиваться в плановом порядке, а не внедряться пробивалами — авторами… Но надо же быть реалистом! Годы и годы пройдут, пока наведут в этом деле порядок… А годы — не птица, улетят — не поймаешь… Сколько народных средств можно было сэкономить за это время! Обидно до боли. А как хочется видеть свои автоматы! Не два, не три — десятки! В каждом прокатном цехе! Нет, черт побери, нельзя ждать. Никак нельзя!»
И он представил, как опять придется ездить по заводам, убеждать, доказывать, просить денег на внедрение, ругаться, нервничать, а вечерами допоздна просиживать над результатами исследований… И эта, в общем невеселая картина, странным образом вдруг успокоила его.
В спальне, в тихой темноте, как полевой кузнечик, стрекотал будильник…
ДОГОНИ ЛЮБОВЬ
В автовокзале было тесно, душно, и Роман, как только купил билет, вышел на улицу.
Недавно пролил дождь, и небо дымило еще рваными сизыми тучами. Исхлестанный дождем город уже не казался Роману таким громадным и необычным, каким он увидел его вчера, когда приехал сюда за плунжерами. Хороши были только мокрые березы, лаково зеленеющие перед вокзалом. Они напоминали родную Козыревку, которая вся в зелени, и он опять, в который раз, подумал о своем тракторе, оставленном среди поля в начинающей осыпаться ржи, о людях, которые ждут его, Романа, и ему захотелось скорей домой.
Ветер, стремительно пробежав по площади, взрябил широкие светлые лужи, ворвался в березы, зашумел и брызнул в лицо Роману холодной водяной пылью. Он отошел чуть дальше, достал из кармана плунжеры — два нехитрых, но так необходимых трактору стальных цилиндрика, — еще раз до блеска протер их платком и, бережно сложив обратно, мельком взглянул на вокзальные часы.
Время было объявлять посадку, но автобуса на месте не было, и лишь на краю площади, влажно блестя белой облицовкой, шумели моторами два львовских экспресса.
Позади неторопливо и твердо застучали каблучки. Роман обернулся и увидел девушку в синей вязаной кофте, с чемоданом в руке.
— Скажите, пожалуйста, автобус в Камнегорск отсюда отправляется? — спросила она, подходя к нему и бережно опуская чемодан на асфальт.
— Отсюда, — сказал Роман.
— А вы не попутчик мне случайно? — Она робко улыбнулась.
— Да мне до Козыревского тракта только, — помедлив, сказал Роман.
— Что-то я не помню… где же это?
— Минут сорок ехать…
— А-а-а… Хмуро сегодня, правда?
— Хмуро, а так — тепло…
Они стояли, смотрели друг на друга, перебрасывались ничего не значащими словами, и Роман замечал, что не испытывает при этом ни малейшей неловкости, как будто она — тоже из Козыревки. В ней не было ничего особенного, вот разве небольшие серые глаза ее улыбчиво светятся, да голос такой, словно не слышишь его, а чувствуешь.
По радио объявили посадку. Впереди них, вытягиваясь в очередь, задвигался народ с мешками и сумками, потом неслышно подкатил белый экспресс, и очередь стала сокращаться. Девушка подняла чемодан, и они пошли. У самой подножки Роман спохватился, взял у нее чемодан и, поднявшись в автобус, загадал, что их места окажутся рядом. И когда действительно оказалось так, и они сели рядом, он вдруг подумал, что если бы этого не случилось, он все равно поменялся бы, но сел рядом с ней.