Выбрать главу

Югославы начали рельсовую войну с оккупантами с того дня, когда немецко–итальянские орды ринулись в поход ча Советский Союз. Эта война длилась четыре года. Тысячи героев рвали рельсы толовыми пакетами.

По дороге Загреб — Сушак, соединяющей Загреб с приморьем, в течение двух лет не прошел ни один вражеский эшелон. Туннели, виадуки — все было разрушено партизанами. Отступая, немцы в свою очередь специальными машинами дробили шпалы, взрывали рельсы. 13 мостов стальной конструкции, 1685 железобетонных, 1875 деревянных взорваны. 25 тысяч автомашин и почти весь подвижной железнодорожный состав были угнаны, выведены из строя. Проблема транспорта стала с первого же дня освобождения страны проблемой жизни. В разоренной дотла Боснии начался голод. От голода умерло десять тысяч крестьян. Советский Союз немедленно прислал 50 тысяч вагонов с пшеницей. Но доставить ее в Боснию было нечем. ЮНРРА, располагая для внутреннего пользования 75 «виллисами», имела только 50 транспортных грузовиков. Хлеб доставляли на волах. Остатки скрывающихся усташей, четников нападали на эти обозы и сжигали хлеб. За доставку хлеба голодающим взялись партизаны.

Промышленные центры не могли в плановом порядке снабдить нуждающиеся районы предметами широкого потребления. Крестьяне не могли доставить продукты в город. Спекулянты воспользовались этим и бешено наживались. Железнодорожники совершили подвиг: в течение двух месяцев, работая по 16 часов в сутки, они восстановили дорогу Белград — Загреб, построив 15 мостов и выложив пути на 470 километров.

Мы совершили путешествие по этому маршруту в подпрыгивающем и стонущем вагоне. Но рассказы наших коллег о комфорте американских железных дорог оказались менее интересными, чем краткая информация кондуктора о том, как сотни крестьян уходили разыскивать в болотах затопленные немцами рельсы и приносили их на руках за десятки километров.

Любой метр этого пути был освещен человеческим самоотверженным поступком. До сих пор на каждой станции каждый состав встречают торжественной радостью. Первый паровоз, который прошел по этой дороге, был вытащен из реки Морава. Его вытаскивали без всяких подъемных сооружений, при помощи бревен и человеческой непреклонной воли.

75 тысяч железнодорожников, объединенных профсоюзом, являются членами Народного фронта.

Я спросил нашего машиниста: чего бы он сейчас хотел больше всего?

Машинист ответил:

— Я хочу, чтобы во всех странах была одинаковая железнодорожная колея и чтобы по этим дорогам беспрепятственно ходили эшелоны с тем, в чем нуждаются люди.

На одной из железнодорожных станций я видел, как старик сторож смел угольную пыль в газету, бережно отнес ее и положил в бункер. Потом мне стало понятно, что не одной чистоплотностью был вызван такой поступок.

Топливо для транспорта и промышленности Югославии — это вопрос жизни. Большинство угольных шахт разрушено, оборудование во всех полностью уничтожено. Из 60 тысяч шахтеров па шахты вернулась только половина.

С легендарным мужеством сражались шахтерские партизанские отряды с оккупантами. Когда один отряд был окружен в ущелье и выхода больше не было, шахтеры заложили тол в отвесные стены нависших скал и погребли себя под каменной лавиной вместе с немцами.

Но работа шахтеров сейчас у себя в шахтах заслуживает не меньшего восхищения. Шахтеры работают по пояс в ледяной воде самодельными обушками. Не хватает крепежного леса — разбирают жилища и бревнами из своих хат крепят кровлю. Нот лошадей для вывозки породы и угля из забоя — жены шахтеров, дети, запрягшись в салазки, подают уголь на–гора. У них нет спецовок — работают в лохмотьях. В хорватском загорье не осталось ни одного горного инженера, немцы многих расстреляли за саботаж. Руководят шахтами теперь седые шахтеры, чей опы# может временно восполнить нехватку в технических кадрах. Они же, эти седые шахтеры, стали учителями подрастающего поколения в профессиональных школах, организованных профсоюзами. Первые дни, спустившись в шахты, шахтеры не выходили оттуда, оставаясь ночевать в штреках, чтобы не тратить сил на подъем, так как бадья подавалась наверх вручную.

Так драгоценен в этой стране простой кусок угля, сколько живой человеческой теплоты содержится в нем! II если маршалу Тито шахтеры послали из первой добычи вырезанное из угля изображение сердца, — понятно для каждого, что означал этот символ людей, с кровью вырвавших у врага свою свободу и теперь увековечивающих ее в самоотверженном труде.

Я спросил Златомира Степановац, одного из шахтеров шахты, расположенной на склонах хорватского загорья:

— Как же будут работать шахтеры зимой, если из шахты нс выкачать воду?

Степановац ответил:

— Мы надеемся, что ваши специалисты из Донбасса окажут нам помощь. Ведь в ваших шахтах было больше воды. Мы читали об этом в газетах. Они научат нас своему методу.

— Л где вы возьмете оборудование?

— Мы получим его от своих заводов.

— Но ведь заводы разрушены?

— Наши шахты тоже разрушены, но мы выдаем уголь!

Так сказал Златомир Степановац, старый шахтер, человек, у которого легкое пробито немецкой пулей, и, когда он волнуется, на губах его появляется кровь.

В Загребе мы посетили завод, ранее принадлежавший фирме Сименс. Теперь он носит имя Раде Кончара, народного героя, одного из первых поднявшего восстание в Лике и расстрелянного в 1942 году итальянцами.

Завод изготовляет электрооборудование. Моторы для насосов, столь необходимые шахтерам, монтируют рабочие этого завода. Они отстояли завод от оккупантов, защищая его самодельным оружием. Пятьдесят рабочих погибло в боях с оккупантами. Директор завода — бывший партизан инженер Александр Штайнер. Он водил нас по цехам, показал машину, изобретенную рабочими для изоляции медной проволоки. Потом мы осмотрели бассейн, расположенный в прелестном зеленом дворике, которым раньше пользовались для купанья только чиновники заводоуправления. Директор терпеливо отвечал на все вопросы наших спутников по поводу взаимоотношений дирекции с профсоюзами. Но, когда я попросил показать цех, где монтируют моторы для шахтных насосов, директор смутился:

— Извините, но у нас там небольшой беспорядок. Бригада, которая делает их, решила — пока не выполнит заказа, не покидать рабочие места. Они там и живут. Конечно, это не порядок, но другого, более рационального метода применить мы пока не можем.

Видно было по всему, что рабочие завода имени Раде Кончара оправдывают надежды хорватских горняков. И если они сейчас получают по 300 граммов хлеба, хлебают в столовой не очень густой суп и отдали четверть своего заработка на восстановление разрушенных деревень Хорватии, это значит, что они, как и весь югославский народ, — подлинные сознательные творцы своего государства.

Спекулянты, пользуясь тяжелым положением народного хозяйства, пытаются вздуть цены на продукты питания. Рабочие организации, защищая свои интересы, создают кооперативы — народные магазины. Крестьяне сами разыскивают представителей кооперации, чтобы сдать им продукты по государственным ценам, видят в этом исполнение своего патриотического долга.

Мы посетили один такой народный магазин. Заведует им бывший партизан. Но он рассказывал нам о своей работе так, будто оправдывался, что его, героя, посадили на такую негероическую работу. В конце беседы он заявил, что воевать было легче, чем здесь работать.

Может быть, он и прав. Но разве югославский народ, освободив от оккупантов свое государство, собирается отдать во власть спекулянтов тех, кто самоотверженно работает сейчас на восстановлении государства, не зная отдыха? Наверное, это не так. Торговать нужно научиться так же, как и выигрывать бои во имя народа и для блага его!

Мы беседовали с министром промышленности Югославии. Министр сообщил нам, что до войны иностранный капитал входил в их страну почти как в колонию. Вкладываемые сотни тысяч долларов в течение одного–двух лет полностью окупались. Условия работы на этих предприятиях были рабские. Тысячи югославских рабочих были вынуждены эмигрировать в другие страны. Первое место до войны занимали английские капиталовложения, второе — немецкие, третье — чешские.