По обе стороны канала простираются зеленые заросли тропического леса, где, как сказал наш спутник Ромеш Рао, еще до сих пор водятся дикие слоны.
Ромеш Рао — участник освободительной борьбы с английскими колонизаторами. Десять лет он просидел в тюрьме, четыре года из них — в подземелье, лишенном света, где умерших в заточении узников закапывали в земляной пол камеры, так как англичане–тюремщики не хотели убирать трупы. Сейчас Рао принимает участие в работе созданной правительством организации, призванной оказывать агрономическую помощь крестьянам.
Вдоль асфальтовой трассы растут гигантские древние деревья. Исполинские стволы их скручены, словно изваяния смерча. На ветвях, как шерстяные плоды, — большие серые обезьяны.
Мы свернули с шоссе на проселочную дорогу, глинистую, пыльную. И чем дальше мы удалялись от канала, тем больше редел лес. Очень скоро мы оказались в степи, желтой, плоской, с едва заметными возвышенностями — то были крестьянские хижины.
Из узкого, глубокого колодца четверо крестьян черпали воду кожаной бадьей. Ее вытаскивали на поверхность при помощи толстой бурой веревки, свитой из пальмового волокна. На крестьянах были только набедренные повязки. Худые, жилистые, они не поднимали даже глаз, когда мы приблизились к ним.
Мы долго печально и молча смотрели на этот каторжный труд. А ведь почти рядом по великолепному каналу катил свои воды Ганг, и достаточно было лишь небольшого ответвления от канала, чтобы вся эта сухая, жесткая земля начала пышно плодоносить…
Самый старший из крестьян, на плечах которого мы заметили сизые, бугристые мозоли, спросил угрюмо и хрипло:
— Джельтмены хотят пить? Но у нас посуда вот, — и крестьянин показал свои черные скрюченные ладони. — Вы можете проехать к нашему заминдару[7], он угостит вас вином. Он очень любит гостей из–за океана.
Крестьянин поднял с земли щепоть сухой травы, свернул цигарку, закурил, закрывая глаза от едкого, вонючего дыма.
Мы предложили папиросы. Но он величественным движением руки отстранил протянутую пачку:
— Меня тошнит от английского табака, — сказал старик.
— Но это не английский, а советский!
Густые черные брови его высоко поднялись, он спросил, напряженно и пытливо глядя нам в глаза:
— Вы хотите сказать, что вы из той страны?
Несколько минут спустя мы уже сидели с индийскими крестьянами тесным кружком. Посредине стоял деревянный поднос с квашеными овощами и рисом. Мы пили из глиняного кувшина воду, душистую от лепестков роз.
Старый крестьянин, протягивая руку, весело говорил:
— Это единственная наша крестьянская машина. Покурите. Я заложил в нее настоящий табак. — Кивнув головой в сторону нашего спутника Ромеша Рао, крестьянин сказал:
— Я знаю его. Это достойный человек. Он боролся с англичанами. Но я хочу спросить его о том, о чем спрашивает весь народ: может крестьянин жить без земли и воды или не может?
— Но ведь вы уже получили землю? — осведомился Рао.
— Два акра. А семья двадцать семь человек. Я должен выплатить за землю правительству столько, сколько нужно было бы платить за восемь лет аренды помещику. Кроме того, налоги сейчас стали больше. А я еще не выплатил помещику свои прежние долги. Я плачу помещику также за воду, которую черпаю из его колодца.
— Земля — это мое тело, — сурово произнес крестьянин. — Отнять ее — лишить меня яшзни. Нужно заставить помещиков вернуть все, что они отняли у народа при англичанах. Это будет только первым шагом к восстановлению справедливости!
Я обратил внимание на руки крестьянина. Они были необычайно худы, локти выпирали, как костяные шары. Каким же тяжким трудом он так иссушил себя! Но глаза его, гордо блестящие, казалось, принадлежали другому человеку, — столько в них было юношеского воодушевления, величавой красоты и страстной надежды.
Ромеш Рао познакомил нас с еще одним крестьянином.
У подножия холма, где возвышались развалины древнего храма, по клочку земли площадью этак восемнадцать–двадцать квадратных метров, очищенному от щебня и ок–ружейному оградой из камней, ходил крестьянин. Он держал под мышкой маленький серый бурдюк и бережно поливал из него землю.
Когда Рао подошел к крестьянину, тот сначала пытался поцеловать его, руку, потом распростерся на земле, и, прижимаясь щекой к следу, который оставили ноги Рао, с отчаянием воскликнул:
— Господин! Высокочтимый господин! Это неправда. Я не ворую воду из колодца. Я ношу ее из канала.
Страдальчески морщась, Рао сказал:
— Этот человек, очевидно, принимает меня за кого–то из служащих здешнего помещика.
Крестьянин шептал с отчаянием:
— Я не лгу. Спросите жену, я не лгу.
Он бросился навстречу согбенной женщине, только что принесшей на поле две большие корзины, набитые мокрой травой.
— Скажи господину, где ты взяла воду.
Лицо женщины исказилось страхом.
— Послушайте, — сказал сердито Рао, — нам нет никакого дела, где вы берете воду.
Но крестьянин не поверил.
— Скажи, где ты брала воду? — кричал он на женщину. — Скажи!
Но та только судорожно шевелила серыми губами и не могла произнести ни слова.
Выхватывая из корзины пучки мокрой травы, протягивая ее нам, крестьянин просил:
— Понюхайте, пожалуйста, понюхайте! Разве так пахнет вода из колодца? Нам печем даже взять воды из колодца. — Держа в руке пучок мокрой травы, крестьянин шептал в исступлении: — Совсем немного воды. — Он выжал из травы воду на землю и снова горестно выкрикнул: — Совсем немного воды.
Убедившись в том, что мы не присланы помещиком, крестьянин заговорил спокойно:
— Я жду прекрасного урожая. — Привстав, он произнес с гордостью: — Земля здесь была мертвой, твердой, как камень. Посмотрите, как я разделал ее. — И с величайшей бережной нежностью крестьянин зачерпнул горсть земли и протянул ее Рао.
После встречи с этим «землевладельцем» Рао сказал нам с суровой ноткой в голосе:
— Я не склонен ни приуменьшать, ни преувеличивать трудности, с которыми связано осуществление действительных аграрных преобразований. Реакционеры хотят сохранить феодальные порядки. Мы, деятели новой Индии, верим в свои силы, и мы должны одержать победу.
Англичане за время своего владычества сделали все для того, чтобы сковать развитие производительных сил страны. Они сохранили феодализм. Они душили ремесленное производство. Они истребляли голодом десятки миллионов индийцев. И в то же самое время развращали подачками господствующие классы. И до сих пор еще немало богатых и знатных держат своих крестьян в рабской покорности.
Мы снова вернулись на великолепную автостраду.
Над водой канала стояло дрожащее марево. Изможденные люди брали воду и уносили ее на головах в больших глиняных кувшинах. А сколько нужно таких кувшинов, чтобы полить один акр земли!
На берегу одного из притоков Ганга мы увидели плот. Он был сделан из крученых пучков водяных растений, обвязанных тонкими лианами. Поверхность плота покрыта слоем земли, разделанной на грядки.
Владелец этого плавучего поля подошел к нам, сложив приветственно перед лицом ладони. Длинные черные волосы падали на его плечи. Он угостил нас лепешкой, приготовленной из толченых семян водяного каштана и корней кувшинок. Такой вкус имеют, должно быть, прессованные опилки.
Очевидно, мы не смогли скрыть, что не привыкли питаться древесной пищей. Крестьянин улыбнулся и сказал, похлопав себя по животу:
— Это тело подвержено старости, болезням, печалям и бесчисленным страданиям. Это тело праведник должен покинуть с радостью. Но я не хочу его покидать! Я слышал, что крестьянам дадут землю. Я пришел к Гангу, чтобы умереть на его священных берегах. Но теперь я не хочу умирать. Я построил плот, насыпал на него землю и выращиваю на этом поле рис, чтобы было чем засеять землю, которую мне обещали дать.