Никто из советских специалистов не носит здесь золотых звезд Героев Социалистического Труда, орденов, полученных за доблестный труд на великих стройках Отчизны. Не по золоту на груди познают арабы виртуозное умение наших прославленных мастеров, а по их золотым рукам.
1963 г.
МЭТЬЮ РИДЖУЭЙ — ГЕНЕРАЛ-ПАЛАЧ
Когда приказом Трумэна вместо Макартура на должность главного палача корейского народа был назначен Мэтью Риджуэй, американские газеты получили срочный заказ: отрекомендовать названного Риджуэя с самой что ни на есть лучшей стороны.
Требовалось, во–первых, охарактеризовать Риджуэя как полководца — недаром же у него на плечах генеральские погоны, а на мундире аргентинский орден, пожалованный фашистским диктатором Лероном. Желательно было также описать оригинальные черты его военного «дарования», ибо всем ясно, что этот генерал далеко не дурак: почти всю свою жизнь находясь на военной службе, он всегда умел держаться подальше от линии фронта. Далее яселательно было, но, конечно, очень тонко, намекнуть читателю, что Риджуэй не похож на Макартура. Но при этом необходимо было, конечно, не очень сильно поносить Макартура, чтобы не пострадала честь американского мундира.
Нужно прямо сказать: американской прессе удалось раскопать кое–какой материал для рекламирования нового генерала–палача.
Отец Мэтыо Риджуэя — Томас Риджуэй, будучи уясе глубоким старцем, равнодушным ко всему на свете, кроме манной каши с цукатом, каждый раз, когда при нем произносили слово Китай, приходил в неистовое возбуждение. Он начинал размахивать руками и сипло кричать:
— Х–е–к! Голова. Х–е–к! Другая. Х–е–к! Третья.
Дело в том, что отец Риджуэя в свое время участвовал в подавлении боксерского восстания в Китае. Воспоминания о зверствах, совершенных над китайским народом, были поэтому самыми дорогими в его жизни. Воспитывая сына, он никогда не переставал рассказывать ему о преимуществах безнаказанной расправы над безоружным мирным населением, о всех способах наживы, доступных офицеру карательной экспедиции. И юный Мэт рос, мечтая когда–нибудь пойти по стопам своего папаши…
По свидетельству журнала «Тайм», «Мэтью Риджуэй неофициально начал свою военную карьеру сорок пять лет назад, когда он окриком часового останавливал посетителей, стоя в дверях своего дома при форте Валла–Валла в штате Вашингтон».
В 1917 году Риджуэй получил звание лейтенанта. К этому времени он уже несколько поумнел, перестал играть в солдатики и сосредоточил все свои способности и энергию на том, чтобы не соприкасаться с любым противником на расстоянии ближе 10 тысяч километров.
Вполне закономерно о Риджуэе, как деликатно пишет американская печать, «сложилось представление, как о штабном человеке». Что касается его самого, то он, понятно, не возражал бы, если эта репутация стала даже пожизненной. Но обстоятельства сложились так, что ему все–таки пришлось покинуть Штаты, и в 1942 году он попал на фронт.
Несмотря на все усилия американской печати, занявшейся изысканием фронтовых «подвигов» Риджуэя, повезло одному только корреспонденту журнала «Тайм», который так описал один из этих подвигов:
«После того как один из его лучших офицеров с огромными трудностями высадился в Нормандии, Риджуэй велел позвать его к себе. Чрезвычайно польщенный, офицер ожидал поздравлений. Однако Риджуэй, заметив, что тот без шлема, заорал: «Черт побери, где ваше обмундирование?»
Легко увидеть, что в данном случае Риджуэй обнаружил присутствие духа, не свойственное для многих американских генералов во фронтовой обстановке.
После войны, как сообщает тот же корреспондент, Риджуэй «снова стал военным дипломатом в качестве американского представителя в военно–штабном комитете ООН, а также председателем Межамериканского комитета обороны в Вашингтоне».
Далее мы узнаем, что «вне службы Риджуэй любит поразвлечься и что он отлично готовит крепкие коктейли». Когда его назначили на место убитого генерала Уокера, оказывается, «сборы были недолги. Риджуэй имеет списки содержимого всех своих примерно двадцати чемоданов и сундуков, а также общий список всей своей одежды, мебели и всего остального, что ему принадлежит»…
Итак, Мэтью Риджуэй в декабре 1950 года стал командующим американской 8‑й армии в Корее.
Пятидесятишестилетний, как говорят американцы, «парень» с втянутыми в рот сухими губами, хрящеватым с горбинкой носом и слезящимися тусклыми глазами, страдающий к тому же несварением желудка, сошел на корейскую землю с огромным индивидуальным санитарным пакетом за плечами и подвешенными на груди двумя гранатами.
По свидетельству журнала «Тайм», это было время, когда в американской армии, «как эпидемия, расиро–странилось желание все бросить и удирать на юг».
Назначенный на должность палача, Риджуэй предложил своей отступающей армии и палаческую тактику. По его приказу американцы уничтожали за собой все живое. «Солдаты должны убивать, — говорил Риджуэй. — Я приехал сюда только для этого». Он приказывал танкистам давить женщин и детей, собранных за колючей проволокой. Он устраивал завесы из горящего напалма, в которых гибли тысячи мирных жителей Кореи. Все это называлось «Операция — Убийца». Так окрестил весам Риджуэй. И этот палач, творя свое страшное дело, как сообщали американские газеты, «каждый день, регулярно, при всех обстоятельствах, ложился спать в девять часов и вставал в шесть».
Создавая миф о Риджуэе–полководце в то время, как он просто–напросто палач, гангстеры пера цитировали некоторые его военные «афоризмы». Глубокая «мысль» Риджуэя о войне: «Война похожа на игру в футбол». Стратегическая формула Риджуэя: «Территория и недвижимая собственность здесь явления преходящие»… Девиз Риджуэя: «Мне в Корее не нравится, но мне также не хочется убираться отсюда отстеганным».
Риджуэй докладывал в Вашингтон не о победах на фронте, а о количестве уничтоженного мирного корейского населения, о сожженных городах и селах, и в Вашингтоне это нравилось, там были довольны: Риджуэя назначили преемником Макартура.
В Америке Макартура окрестили «восточным Цезарем». Такой же пышный титул потребовалось срочно подыскать для Риджуэя. Этот титул ему нашли: «американский Роммель».
Понятно, что Риджуэй, будучи сам палачом, постарался в меру своих способностей перенести на корейский фронт все самое ценное из опыта гитлеровских палачей. Он применил бактериологическое оружие против мирного населения и снаряды с отравляющими веществами против солдат противной стороны. На специальное «санитарное судно» по его приказу отправлялись партии военнопленных, где над ними производились изуверские «опыты». Как и Макартур, Риджуэй теперь стал позировать перед фотографами, стоя у груды тел расстрелянных мирных жителей. Словом, он всячески старался оправдать столь желанное для налача прозвище — «американский Роммель».
Еще находясь в Америке, Риджуэй понял, что «ошибка» Макартура состояла в том, что он считал себя «хозяином прежде Моргана». Поэтому он повел себя как послушный холуй тех, кто рекомендовал его президенту, и не лез, как Макартур, с собственными предложениями в Вашингтон. Он знал, что Уолл–стрит и Морган укажут, что и когда нужно делать, и ему передадут их приказы. А пока он исправно «справлял» свои палаческие обязанности, как ему было предписано начальством.
Риджуэй приказывал: «Не продвигайся дальше, пока ты не уничтожил всех коммунистов». II тем, кому он отдавал этот приказ, нравилось — не продвигаться дальше, не рисковать своей шкурой, когда можно совершенно безнаказанно убивать людей, даже младенцев, называя их «коммунистами». Один полковник, подчиненный Риджуэя, оценивая приказ своего командующего, откровенно выразился так: «Ребята не сражаются там за демократию. Они воюют потому, что их ведет за собой командир взвода, а командир воюет потому, что таков приказ его командования, и так далее, до самой верхушки».