Правда, Найман собрал богатейшие статистические данные в результате своих исследований, которые представляли несомненный интерес для науки и могли бы войти в какой–нибудь сборник, как свидетельство кропотливой работы ученого, подтверждающее всю необходимость борьбы с причинами заболевания силикозом.
Возможно, это позволило бы медицинским работникам бросить суровый упрек физикам, химикам, техникам, не пашедшим решающих способов преодолеть силы закона поверхностного натяжения.
Ведь не может же медик искать вне сферы своей науки способы борьбы с предотвращениями заболеваний силикозом?! Разве можно от ученого требовать, чтобы он начал вдруг работать в неведомой ему области техники или физики? Нет, такого от ученого никто требовать не может! Но ученый может предъявить самому себе такое требование и самого себя тайно усадить на студенческую скамью, если его побуждает на это высокая и благородная цель.
И вот Найман начал заниматься изучением законов физики, химии, механики. Из профессора он превратился в студента. За все годы своего ученичества профессор не сделал никаких открытий в области новых для него наук.
Но он искал в существующем то, что могло быть применено в борьбе с законом поверхностного натяжения. Ход его мыслей сложился примерно так. Вода применяется в борьбе с пылью. Путь борьбы шел по изменению химического состава роды, что давало уменьшение поверхностного натяжения! А если идти еще дальше. Если не менять химический состав воды, а превратить ее в пар? Какими же качествами химическими и физическими он обладает? Вот собраны пары дистиллированной воды в химически чистом сосуде. Пар остается в сосуде физически неизменным. Но достаточно бросить в сосуд мельчайшие частицы какого–нибудь твердого вещества, и мгновенно они превращаются в ядро, вокруг которого образуется водяная капля. Собственно, на этом же принципе основано образование искусственного дождевания из облаков.
Значит, вода, превращенная в пар, превращается снова в воду, при соприкосновении даже с самыми мельчайшими твердыми частицами, не превышающими по своим размерам газовых частиц! Значит, нар, вступая в контакт с самыми микроскопическими частицами твердых тел, не столь подчинен закону поверхностного натяжения, как вода! Но когда пар, обволакивая твердые частицы, конденсируется, превращается в воду, капли ее цепко держат внутри себя эти частицы и, увлажняя, утяжеляя их, низвергают их вниз. Значит, в шланги, подведенные к бурам, надо подавать не воду, а пар. Да, пар!
Конечно, «открытие» профессора Наймана ничего нового не вносило в великую науку физики и химии. Но профессор вовсе и не покушался устанавливать какое–либо родственное отношение с этими науками. Он испытывал только радость от плодов кратковременного знакомства.
Ведь его открытие в своей основе так просто, что удивительно, как это до сих пор оно никому не пришло в голову.
Приехав снова на Салапрский рудник, который он теперь посещает из года в год, Арон Филиппович начал свой разговор с главным инженером рудоуправления А. М. Руденко вышесказанными словами.
Но идеи нуждаются в материализации. А для этого нужны средства. Никаких средств у товарища Руденко для проведения научно–исследовательских работ в распоряжении не было.
Но идея была настолько ясна, проста и убедительна, что главный инженер на свой страх и риск выдал семьсот метров остродефицитных труб, чтобы провести паропровод в забой. А рабочие, выслушав буквально десятпминутную лекцию профессора о его предложении, согласились бесплатно провести все необходимые работы.
Теперь профессор по суткам не вылезал из забоя и по отходил ни на шаг от слесарей, устанавливающих паропровод.
Однажды он заблудился в старых штольных, заложенных еще при Екатерине Второй, когда разыскивал механика. Другой раз заснул в забое и не услышал сигнала, предупреждающего о том, чтобы все покинули зону, так как должна была производиться отпалка. Шахтеры бережно следили за «своим профессором» и унесли его в самую последнюю минуту. Профессору немало лет, а шахта это не самое лучшее место для научной работы.
Но вот пар был включен в паропровод и по шлангу, прикрепленному к буру, зашипел в шпуре. Снова профессор собирал в стеклянные трубки и на ватные фильтры пробы воздуха и еженочно взвешивал и подсчитывал количество твердых частиц.
Полученные данные оказались поразительными. Применение пара сократило количество пыли в воздухе забоя в четыре раза ниже санитарной нормы.
Но что скрывать, эта первая радость была все–такн омрачена.
Среди горняков нашлись люди практически мыслящие и значительно более сведущие в вопросах техники и экономики, чем профессор–медик.
Проводить паропровод в каждый забой оказалось делом сложным и дорогостоящим.
Конечно, на это профессор мог ответить так: «Уважаемые товарищи, адресуйте эти требования к себе. Я вам не инженер. Теперь сами решайте наиболее приемлемые способы осуществления моей идеи. Как ученый, я уже и так перешагнул рубежи собственной моей науки».
Но так сказать профессор не захотел, хотя и имел на это право. Как коммунист, он не мог произнести таких слов. Тридцать семь лет он в партии. Во время гражданской войны был комиссаром партизанского отряда, командовал отрядом прикрытия знаменитого бронепоезда имени Николая Руднева. Был секретарем уездного комитета партии, когда бандиты охотились за каждым сельским активистом. Он прошел не легкую жизнь. Бывший рабочий, он стал профессором не для того, чтобы с приятностью носить это почетное ученое звание.
Вернувшись в Томск, он вместе со своим сыном, старшим инженером Научно–исследовательского института, стал разрабатывать конструкцию переносного портативного электро–парообразователя.
В течение года конструкция была создана и рабочие одного завода в порядке частного заказа изготовили ее.
Профессор приехал на рудник прямо с поезда с упакованным в одеяло парообразователем.
Начались длительные и тщательные испытания в забоях с различной степенью запыленности.
Во время отпалки профессору приходилось отсиживаться в штреках в ожидании, когда после взрывов рассеются вредные газы.
В тупиковых забоях на дегазацию уходило до трех часов, и то для этого приходилось применять сжатый воздух, килограмм которого обходится до 28 копеек. От всего цикла рабочего времени по руднику непроизводительно тратилось 25% времени на ожидание дегазации.
Сидя в штреке, профессор думал с раздражением о том, как никчемно расходуется на это ожидание рабочее время шахтеров. И тут ему пришла мысль применить пар для дегазации забоев.
Проведя лабораторные испытания, он убедился в правильности своей мысли.
Применение пара для дегазации забоев дало блестящие результаты.
Профессор заканчивал свои исследовательские работы с применением парообразователя в Салаирских рудниках в декабре 1955 года. Семь лет он был связан с этим рудником, вступив в борьбу с силикозом.
Да, с силикозом теперь будет покончено, побеждена та причина, которая служила источником заболевания.
Но здоровье самого профессора находилось не в лучшем состоянии. Профессор давно уже страдал эретодермией. От общего отека у него распухали руки и ноги. Перед каждым спуском в шахту он заходил в здравпункт, где фельдшер делал ему внутривенное вливание хлористого кальция. Фельдшер знал, что профессор находится в тяжелом состоянии. Но разве мог он приказать профессору, как больному, лечь в постель? У медиков, как и у военных, тоже существует своеобразная субординация.
И все–таки болезнь сломила профессора. Он лежал в постели, когда ему принесли официальный акт с двенадцатью авторитетными подписями, из которого следовало, что все испытания применения пара для борьбы с пылью и дегазации забоев дали самые высокие результаты.
В акте свидетельствовалось, что при санитарной норме 2 миллиграмма ныли на кубометр воздуха применение пара дало снижение до 0,42 мг.
При применении пара для дегазации в забоях в течение 10 минут происходит ликвидация окиси углерода, а концентрация окислов азота становится в пять раз меньше санитарной нормы.