— Он бульдозером столб телефонный своротил, никому не сказал, сам его на место ставил, провода соединял. А из–за того, что он один со столбом возился, люди сколько время без связи были.
— Что ж ты так?
— Я испугался.
— Испугался? Бульдозерист, он, все равно что танкист, должен быть смелым.
— Я смерти не боюсь.
— А прораба, выходит, больше смерти испугался.
— Вы его, пожалуйста, больше не критикуйте, — попросила девушка, — мы его и так сильно критиковали. И он ужасно все сильно переживал.
Лопухов положил руку на плечо пареньку, сказал озабоченно, ласково:
— Это хорошо, что ты так расстроился. Нам люди–деревяшки вовсе не требуются. Нам люди очень душевные нужны. И с этого главная красота жизни будет. — Задумался, проговорил наставительно: — И правильно, ребята, что вы так высоко мерку под свою бригаду держать хотите. Только я так полагаю: выше темени ее задирать не к чему. Дерево кверху растет не оттого, что его кто–то для этого дергает. Подтягивать друг дружку можно, а вот дергать — это не обязательно.
— А я хочу, чтобы он во всем был хороший, — решительно заявила девушка, — и буду его дергать, как вы выражаетесь.
— А в кино ты с ним хоть раз ходила? — осведомился Лопухов.
— Ходила, — шепотом сказала девушка.
— Ну, тогда порядок. Тогда, значит, все правильно.
Бережно завернув просушенные электроды в кусок брезента, Лопухов встал, потоптался на месте, будто не решаясь сразу уйти от тепла костра.
— Вот товарищ Ленин мечтал еще задолго до революции о том, какое облегчение даст горючий газ людям. А теперь мы его мечту исполняем в полном масштабе. Такая, значит, картина получается.
Лопухов вздохнул и, переведя взгляд на девушку, продолжал строго:
— Ты его воспитывать — воспитывай, но зря пилить брось. Я‑то вижу, с чего вы друг дружку задеваете. — Подмигнул и пошел к трактору, с которого Елкин уже успел снять гусеницы и расстелил их на земле, приготовив к сварным работам.
Ушли и другие рабочие.
У костра остались бульдозерист и девушка. Высокое пламя отгораживало их друг от друга. Бульдозерист последний раз протянул к огню опухшие, в ссадинах руки, потом туго натянул нарядную, из серого каракуля ушанку, произнес неуверенно:
— Ну, я пошел. — И, словно оправдываясь, объяснил: — А то мотор застынет.
— Мы сегодняшнее твое обязательство обсудим и учтем, — пообещала девушка.
— Ладно, учитывайте. — Ссутулясь, он пошел, хлюпая по черным лужам, натекшим от костра.
— Ваня! — жалобно крикнула девушка.
Бульдозерист остановился.
— Ваня, — сказала девушка, — ты постарайся.
Растерянная улыбка блуждала по ее лицу, до этого такому самоуверенному и даже надменному.
— Ты понимаешь, я, как комсорг, должна подходить к тебе строго принципиально.
— Я понимаю.
— Но мне лично, понимаешь, лично надо, чтобы ты был вовсем самым хорошим, слышишь: мне лично. — Все это она проговорила быстро, задыхаясь, высоким, срывающимся голосом.
— Самым лучшим я все равно не буду, — мрачно сказал паренек.
— Почему? Ведь ты можешь?
— Пеклеванный — бывший танкист. Он на бульдозере вокруг столбов восьмерки делает. А я сшиб. — И признался уныло: — Нет, мне еще далеко до Пеклеванного. Тут у меня не получится.
Девушка смотрела вслед бульдозеристу. Лицо у нее было расстроенное и взволнованное. Снежинки, падая, таялп на щеках и, не тая, повисали на бровях и ресницах.
Вспыхнули фары на бульдозере, и тяжелая машина, дробя гусеницамп черный болотный лед, низко опустив нож, вспахивая широкие пласты застывшей торфяной почвы, стала прокладывать просеку в болотных зарослях.
Белая луна пылала холодным огнем.
1959 г.
ТВЕРДЫЙ СПЛАВ
Творчество нового — всегда подвиг.
…Шел суровый 1941 год. Гитлеровские полчища навалились на нашу землю танковыми армадами. Броня их долго и тщательно испытывалась на полигонах, и бронебойные снаряды крупповской стали оказались бессильными пробить ее. Немецкие металлурги в ту пору сильно преуспели в производстве высокопрочной стали. Они были убеждены, что нет на свете металла, который способен пробить их металл.
Но оказалось, есть такой сплав! Мы расколачивали немецкую броню, от которой отскакивали снаряды США, Англии и даже самой крупповской алхимии. Этот сплав делали в. Москве, на предприятии, которое называется теперь Комбинатом твердых сплавов.
Об этом подвиге в труде рассказывает самая дорогая заводская реликвия: на стене под стеклом, на алом шелку прикреплен орден Трудового Красного Знамени — награда за героический труд в годы войны.
А сейчас весь коллектив комбината борется за звание предприятия коммунистического труда. Право на соревнование за это высокое звание твердосплавцы обрели всеми своими подвигами в минувшем и в сегодняшнем, обрели тем, что отчетливо видят они себя в завтрашнем дне.
Сначала о сегодняшнем.
Вот цех № 2, где хранится орден Трудового Красного Знамени. По сравнению с 1952 годом цех в три с лишним раза увеличил производство изделий ювелирной точности, приближающихся по шкале твердости к алмазу. Но не только на тонны мера изделиям. В два с половиной раза улучшились их режущие свойства. Это был качественны и скачок, свидетельство творческого, новаторского духа коллектива.
Теперь о завтрашнем дне.
Комбинат твердых сплавов — в числе тех тридцати двух предприятий, которые должны в будущем году полностью осуществить механизацию и автоматизацию производства.
На комбинате, в отделе механизации и автоматизации, работают шестьдесят инженеров–конструкторов в содружестве с научно–исследовательскими институтами. Их задача — технику будущего воплощать в график плана сегодняшнего преображения предприятия.
Здесь завтрашнее переплетается с сегодняшним, будущее вторгается в настоящее.
Бригадир бригады коммунистического труда Евдокия Черняева рассказывает:
— Вы находитесь сейчас в цехе, которого здесь больше не будет. Нам дают новый цех, с новой техникой.
— А эта уже устарела?
— Видите, двухзонная печь–полуавтомат. Раньше приходилось вручную пользоваться двумя печами. В одной — ниже температура, в другой — выше. Представляете, какая канитель с ними была. Теперь одна печь заменяет две, но и она уже отживает свой век. Пока это полуавтомат, а его сделают полным автоматом. Иначе нельзя!
Бригада Черняевой не знает брака, из месяца в месяц перевыполняет план. Их четыре женщины, управляющих всем печным хозяйством цеха: бригадир, Татьяна Поддубная, Татьяна Тимошина, Антонина Зимина. В цехе у них чисто, как в лаборатории. А ведь шихта, с которой они работают, — это мельчайшая тяжеловесная пыль из редких металлов. Очень дорогая пыль.
— Помните, у Бальзака, золотых дел мастера, умершего в нищете? А из мельчайших частиц золотой пыли, падавшей годами на доски пола его лачуги, можно было бы выплавить потом слиток золота.
— Ну, после нас не разживешься! — смеется Черняева. — Мы за каждой пылинкой охотимся.
Положила ладонь на округлый бок электропечи.
— Вот наша кухня какая. Такие, значит, мы в ней пироги печем. Без них ни станка, ни машины не построишь. В экономическую школу всей бригадой ходим. Да и вообще всегда вместе. Мужей своих тоже сдружили в одну компанию. Беречь материал — это, конечно, показатель. А вот друг друга беречь — тоже что–то значит. Таня Поддубная захворала, мы ее заботы по дому на себя все взяли. Когда работать и жить помогают, знаете, как счастливо, спокойно человеку? И нет тогда различия — дом, производство — все родное, и там ы тут, всюду тебе люди самые близкие.
— Что ж, получается вроде сплава личного с общественным?
— Ну, конечно, коммунистическая мерка. Она нам и светит. А про новую технику я так думаю. Если на ней один человек может дать продукции столько, сколько на старой десять давали, значит, совсем близко время, когда в коммунизм войдем. И тогда полностью обнажится капитализм. Все увидят, что при нем совсем невозможно жить человеку. А то до какой дикой дурости американцы дошли: за нами с неба шпионить! Дали им ракетой прикурить, скосоротились они, сорвали переговоры. Я женщина не военная, а понимаю, какую продукцию могут наши ракеты таскать по любому адресу. Наука и техника у нас сейчас очень серьезные…