Обученные убийцы пришли на нашу землю, чтоб грабить, насиловать, жечь.
Тяжелые раны уже нанесены коричневому зверю. Он скользит в крови своих четырех миллионов погибших солдат. Ослепший от боли, бешеный зверь мечется, собираясь совершить свой последний прыжок. Иначе он истечет кровью. Он не хочет издохнуть в белой пустыне нашей зимы. Он готов на все. Он напряг все силы, готовясь к последнему прыжку и…
И снова на командный пункт сообщили, что 28 «юнкерсов» в сопровождении «мессершмиттов» идут на Москву.
Полчаса тому назад летчики вернулись со штурмовки, и, пока машины заправляли горючим, они обедали, не выходя из кабин, не отстегивая ремней.
Миски на землю. Очки. Воздух. Газ. Ручку на себя, и эскадрилья с короткого разбега вонзилась в небо.
И когда самолеты разворачивались, на стремительно вытянутом фюзеляже их сверкнули золотом и пурпуром изображения боевых орденов Красного Знамени.
Это была чкаловская эскадрилья орденоносного авиаполка. В головном звене эскадрильи шли старший лейтенант Муравицкий, старший лейтенант Морозов, младший лейтенант Попов. Это гордое право — быть первыми в строю — добыто в сражениях. Муравицкий сбил 12, Попов 10, Морозов 6 самолетов противника.
Надо думать, маститый авиатор этот Лука Захарович Муравицкий, если он в блестящем созвездии пилотов краснознаменного полка слывет как богатырь воздуха.
Муравицкий, как принято у нас выражаться, — ровесник Октября. Родился он в 1917 году. Пятнадцати лет он приехал в Москву к дяде. Дядя захотел сделать из него повара. Но юноша не хотел этого. Он хотел стать металлистом, поступил в ФЗУ и очень огорчил этим своего дядю. Стал ходить в аэроклуб, совершил там 38 прыжков с парашютом. В 1938 году окончил авиационную школу. Пришел к дяде в новой летной форме. Дядя — шеф–повар — устроил для племянника такой роскошный обед, словно мстительно желал потрясти его своим искусством. Когда съели обед, дядя не выдержал и сказал:
— Все–таки молодец ты, Ленька, нам хорошие летчики тоже нужны.
Вдумчивый, спокойный, уравновешенный, с зоркими и пронзительно точными глазами, Муравицкий продолжал в полку терпеливо учиться летному искусству у знаменитых мастеров пилотажа.
В упорстве своем он превосходил терпение учителей.
Ему говорили: «Довольно! Хорошо!» А он снова лез в небо и там повторял и повторял труднейшие фигуры. Его не удовлетворяла снисходительность учителей к способному ученику. Он знал, что в воздушной битве главное — обнаружить слабейшие места противника и изучить его там, где он более всего силен.
Он изматывал в воздушных боях сильнейших пилотов, в конце заставляя принять выгодную ему тактику боя, и побеждал. Он не любил говорить о себе, но всегда тщательно расспрашивал о других пилотах. Узнав подробности их техники вождения, он прикидывал, а как бы сам поступил в таком случае. Побежденных в учебном бою он также расспрашивал. Он хотел знать о себе плохое. Хорошее он знал и так.
Он пришел на войну зрелым пилотом в 24 своих года. В 24 воздушных боях он сбил 12 самолетов. То есть через каждый бой по машине. Два самолета таранил.
Совсем недавно у него был самый счастливый день в жизни. Жена прислала письмо: родился сын. Назвала его Валерий, как Чкалов.
В тот же день, вылетая, Муравицкнй сказал товарищам:
— Сегодня я должен добыть сыну подарок.
И добыл его, сбросив с неба на землю фашистскую машину.
Когда ночью фашистские самолеты, хрипя, крадутся в тучах, Муравицкий, отдавая весь газ, бьет их ответными очередями. Возвращаясь, он шутит:
— Я покажу им, как моему Вальке не давать спать.
Он хитрый и лукавый воздушный боец. Защищая товарища, в эти мгновения он не думает о себе.
На Морозова напали три «мессершмитта». Дюралиевые осколки летели во все стороны от машины. Еще секунда… Но Муравицкий ринулся на фашистов, он заслонил собой, своей машиной друга, дал ему, израненному, уйти, а сам отбивался от трех в бешеном клубке тесного воздушного боя.
Когда приземлился, сквозь плоскости его машины можно было просеивать гравий. Левая рука пробита, лицо рассечено.
И когда Муравицкнй подал заявление в партию, разве не радостно было лучшим бойцам–коммунистам дать ему рекомендацию? А он волновался во время приема и глухим голосом рассказывал эту свою короткую биографию. Он родился, когда отцы наши совершали подвиги, равные бессмертию. Теперь он 24-летний юноша. Советская страна снова переживает великие дни борьбы за свободу и независимость своего народа. И дело каждого — найти свое место в этой величайшей из всех битв, которые знала история. Муравицкий нашел это свое место.
С гудящим клекотом эскадрилья все ближе и ближе настигала врага. И вот наши машины разяще пикируют тяжелую стаю «юнкерсов». Отваливаются одна за одной машины, объятые черным пламенем. Они валятся на землю, взрываясь на собственных бомбах. Разбитым козырьком кабины летчику вновь рассекло лицо. Ничего.
Эти царапины скоро пройдут. Но вот тех ран, нанесенных с неба, коричневый зверь не залижет, пускай он хоть прикует цепями к станкам всех рабочих в оккупированных странах, такие потери он скоро не восстановит. Нет.
И в воздухе и на земле враг. Он ползет по дорогам, стуча железом. Он в небе. Но против него стоят поколения с крепкими нервами, спокойными глазами и твердым сердцем. И они наносят зверю незаживающие раны. И не остановить зверю потока своей черной крови, пока сам не захлебнется в ней.
1941 г.
КАПИТАН ГОРОДНИЧЕВ
Звено МИГов возвращалось после штурмовки автоколонны противника на своп аэродром. Горючее на исходе, боеприпасов — на несколько очередей.
Капитан Городничев заметил в облаках немецкий бомбардировщик «Ю-88». Это был разведчик. Разведчик ждал, когда МИГи совершат посадку, чтобы потом радировать и бить целой стаей беспомощные на земле машины.
Городничев погнал свой МИГ наперерез «юнкерсу». Дав форсаж, «юнкере» стал уходить. Бить нужно только наверняка. Две коротких очереди. На «юнкерсе» загорелся правый мотор. Но противник продолжал уходить «виляя». Фашистский пилот подставляет на развороте МИГу своего стрелка, — пускай погибает стрелок, лишь бы спастись самому. Но стрелок и так ранен. Он сполз на пол кабины, держась рукой за окровавленную голову.
У Городничева вышли все патроны. Пристроившись к хвосту «юнкерса», он намеревается его таранить. Ошалевший от ужаса фашистский пилот отстреливается и все ниже и ниже прижимается к земле. Разящий как дисковая пила пропеллер сейчас ударит по плоскости.
Выхода нет.
И, черкнув винтами по земле, «юнкере» пополз па брюхе, обламывая о деревья свои крылья.
Четверо немецких летчиков рыскочили из разбитой машины.
Но МИГ не дал им уйти. Он заставил их лечь на землю, промчавшись бреющим над головами. И они лежали до тех пор, пока не подошла машина с красноармейцами.
И вот четверо немецких летчиков на нашем аэродроме.
Командир корабля Эльмунд Фрай награжден Железным крестом, ему тридцать лет, у него трясутся руки, он расплескивает из стакана воду себе на грудь. А стрелок плачет. Почему? Ушибся.
— Почему вы сдались? — спрашивает Городничев, — ведь у вас же были боеприпасы, — и, показав на Железный крест, добавил: — Вы же должны быть хорошим летчиком.
Эльмунд Фрай ответил:
— У меня было разведывательное задание. И я вовсе не обязан был принимать бой.
— А когда вы обязаны принимать бой?
— Когда это целесообразно.
— Если б ваших машин было в два раза больше?
— Да, тогда бы это было целесообразно.
Капитану Городничеву стало противно. Он ушел из комнаты, где сидели пленные немецкие летчики.
Десять фашистских самолетов сбил Николай Городничев в воздушных боях. Ему приходилось часто заглядывать в глаза смерти. Он видел, как принимают ее в бою другие советские летчики. Его друг комсомолец Степан Гудимов при пикировании целого звена вражеских машин уничтожил три фашистских самолета: один расстрелял, другой таранил, третий загорелся от взрыва протараненного. А сам Гудимов был погребен под обломками сбитых им фашистских машин.