Он подбежал к дому. Клумбы не было. На месте ее черная воронка.
А на дороге лежала Нэлли в крови.
Бомбы бросали немцы.
Эвакуация. Киев. Зимовка в товарном вагоне возле Батыевой горы. Холод. Голод. Умирает дед. Петлюра, немцы.
Вот шрам на голове. «Султан» зарычал на немецкого солдата. Солдат вынул пистолет. Анатолий обнял собаку за шею. Он кричал, что «Султан» не кусается, но солдат выстрелил. Мать бросилась на солдата, ей помогли женщины. Они бы убили немца, если бы Анатолий не очнулся.
В школе стал пионером. Отрядом ходили в лес на поиски банды Кирсенко. В руках были корзинки — будто за грибами. В 1925 году стал комсомольцем. Поступил в фабзауч при Киевском паровозном заводе.
Слесарь–паровозник по вечерам вместе с приятелем Куплиенко готовился в военно–морское училище. Оба влюбились в Нюру Шпак, очень славную, милую девушку. Стали ссориться. Потом оба решили, чтоб не потерять дружбы, — оставить Нюру. Вечерами теперь сидели дома, делали радиоприемник.
По комсомольскому набору обоих послали на флот. Анатолий стал сигнальщиком на эсминце «Фрунзе». Он был щуплым и слабым. Хотели списать. Но сила воли, сила желания стать настоящим моряком победила телесную слабость.
После демобилизации вернулся на свой завод возмужалым и крепким. Был ранен бандитами во время хлебозаготовок. Организовал у себя в цеху первую комсомольскую бригаду. Стал начальником сварочного цеха. Под руководством академика Патона впервые стал применять сварку стальных хромомолибденовых судовых валов.
Была мечта о дерзкой и мужественной профессии. И он добился своего, его послали учиться в школу летчиков.
В ту пору инструкторами были пилоты, изведавшие все тернии битв в воздухе на «гробах» времен гражданской войны.
Инструктор, критически оглядев его, приказал:
— Свозить так, чтоб сопли вокруг шеи обмотались. Лезут тут всякие.
Не выдержавших первого переплета в воздухе тут же изгоняли.
Выдержал. Черноморские штормы закалили и тело и Душу.
Как–то с инструктором на стареньком «Авро‑1» попал в плоский штопор. Врезались в землю. Очнувшись, не зная, что делать, тер уши потерявшему сознание учителю.
Летал на дряхлых машинах в галошах и кавалерийской шинели. Потом послали в Качинскую школу. Здесь пришлось переучиваться. Раз лопнул коленчатый вал мотора, упал в море, еле добрался вплавь до берега. Но не струсил, а стал даже более жадным и дерзким. По окончании школы назначили инструктором.
Это оказалось самым трудным.
Ученик, зажимая ручку управления изо всех сил, быстро изматывался от напряжения. Обмотал ручку бумагой, потом показал судорожный оттиск пальцев. Другой от волнения закрывал глаза при каждой эволюции машины. Нарисовал карикатуру в стенную газету. Третий терялся, когда делали замечания в воздухе. Учитель пел в рупор, хотя машину бросало так, что становилось страшно. Знал, что к каждому человеку нужно найти свой «ключ». Человек не рождается крылатым. Период «естественного отбора» в авиацию миновал. Летать может всякий, кто этого захочет. Советские люди должны летать хорошо. 75 летчиков выпестовал Анатолий Соколов.
Он и сам стал хорошим пилотом, совершив одиннадцать тысяч посадок, налетав около 2500 часов.
Финская война. Соколов — комиссар эскадрильи. Высоты, кислородное голодание, стужа, когда меховая маска на лице обледеневает и режет лицо до крови, ночные бои. Посадки на торосистые озера. В бою он учил людей быть настоящими пилотами. Учил быть большевиками. Комиссар находил путь к сердцу каждого.
Один молодой летчик совершил плохой поступок. Комиссар написал письмо его матери, зачитал это письмо перед строем. Летчик стоял бледный как снег. Он попросил не отсылать письма и дал клятву. И на следующий день совершил беспримерный боевой подвиг.
В начале финской войны в эскадрильи Соколова было 8 коммунистов, к концу их было 34. 38 летчиков получили ордена. Орденом Красной Звезды был награжден и комиссар Соколов.
Стал готовиться в воздушную академию, выдержал экзамены, но учиться не пришлось.
Началась Великая Отечественная война. Соколов — комиссар истребительной эскадрильи части тов. Толстикова. За три месяца войны он сбил уже семь вражеских самолетов. У него комсомольская эскадрилья. Командир Онуфриенко сбил девять. Капитан Городничев — десять.
Младшие лейтенанты Романов, Кононенко, Журов — по четыре, Дахов, Суханов — по три. Не отстают и другие. Но счет должен расти.
Врага нужно бить не в одиночку, — слаженным боевым коллективом.
Комиссар учит в воздухе. Первым нападая, показывает наиболее выгодный угол атаки. Трассирующей очередью указывает уязвимые места немецкой машины. Нападая первым, он учит тактической мудрости маневра.
Комиссар Соколов на земле. Худенький, невысокого роста, с вдумчивыми светлыми глазами, очень спокойный человек.
Возбужденные воздушным боем, летчики окружили его.
— Ну, как? — Они знают — комиссар дрался сам, как черт. Но он все видел, все знает.
И Соколов, чуть усмехнувшись, говорит:
— Нечисто переворот через крыло делали, когда из атаки выходили. А у вас слишком длинные очереди. Так можно стволы пережечь — азартничаете. А вот вы били, не меняя курса. Нужно маневрировать больше. Такое дуэльное спокойствие в бою может привести к плохому результату. А вот вы хотите во что бы то ни стало самостоятельно сбить вражескую машину. А что с боков и сзади — не смотрите. Караеву совсем бы плохо пришлось, если б не подоспел Суханов.
У комиссара смеющиеся глаза, он спокоен. Он знает, как больно каждому слушать эти замечания, и поэтому он так осторожно делает их. Он знает недостатки каждого пилота, знает очень много за каждым необыкновенно хорошего, и он не торопится. Впереди еще много времени. Пусть от ненависти к врагу болит сердце, пусть. Зато каждая лишняя минута в воздухе — это новая ступень к победе.
И грозное, вдумчивое спокойствие комиссара передается всему коллективу эскадрильи. Вот почему они без единой потери уничтожили уже свыше 50 фашистских самолетов и еще немало набросают их на землю, продолжая учиться на опыте битв.
Весь свой жизненный опыт, всю силу своего ума, всю жизнь большевик Анатолий Соколов отдает своей Родине. И каждый летчик его эскадрильи старается быть таким большевиком, как комиссар Соколов.
1941 г.
ПАВЕЛ ФИЛИППОВИЧ ТРОШКИН
В суровом армейском быту не принято обращаться к воину по имени и отчеству. Сдержанная лаконичность свойственна языку бойца и командира.
А вот этого человека все называли по имени и отчеству — Павел Филиппович. С особой теплотой относились бойцы и командиры к этому человеку.
Белая соль седины в коротких усах, валкая походка и постоянная добродушная улыбка в маленьких глазах — все это мало вязалось с привычным обликом воина. А между тем даже самые лихие фронтовики отзывались о нем, как о человеке невозмутимой и дерзкой отваги.
Во время отдыха Павел Филиппович Трошкин любил рассказывать с воодушевлением о своей амбулатории в селе Малые Кочки, где он собственноручно выкрасил хирургический кабинет цинковыми белилами, и стал от этого кабинет белым, чистым, как фарфоровая миска.
Части должны были наступать.
Бойцы ночью заняли исходное положение. Тяжелая артиллерия разрывала мрак ночи полосами огня. Воздух гудел и, казалось, шатался от тяжких разрывов.
Бойцы сидели в окопах, прижавшись к влажным стенкам.
Вдруг в окоп неловко свалился человек, и, когда он поднялся, бранясь за свою неловкость, все увидели, что это Павел Филиппович. Оглядевшись, Павел Филиппович строго спросил:
— Где тут у вас пожилому человеку поспать можно?
— Зачем вы сюда пришли, Павел Филиппович? — упрекнул санинструктора политрук Гостев. — Ведь здесь подбить могут.
— Вот, — обиделся Павел Филиппович, — опять вы, товарищ Политрук, недооцениваете медицину.
Подложив под голову зеленую сумку, Павел Филиппович улегся в земляной нише, и вскоре соседи услышали его храп.