Одну из таких остановок мы были вынуждены сделать у околицы села Дражевац.
Нестерпимая жара загнала нас в тень сада. Крестьяне пришли сюда, не столько движимые любопытством, сколько духом гостеприимства. Одни принесли скамьи, другие — воду в глиняных прохладных кувшинах. И нам рассказали историю этого селения, обычную почти для всех сербских сел.
В октябре 1941 года в село пришли немцы и бандиты Драже Михайловича. Они сожгли шестьдесят домов и расстреляли у мельницы тридцать пять человек. Тридцать шестой, семидесятилетний Стефан Стенич, уполз из могилы с простреленной грудью.
После этого четыреста пятьдесят крестьян ушло партизанить в Черные горы. Опять пришли немцы, и четники сожгли заживо сто пятьдесят человек. И снова народ пошел в партизаны.
В декабре 1943 года три группы четников окружили село и зарезали шестьдесят девять крестьян. У заместителя председателя общины Милана Пантича убили отца, мать, деда, дочь, трех сыновей, брата. На глазах Велиса Поповича закололи пять человек из его семьи, и Попович сошел с ума. На следующий день четники заставили священника обручить помешанного Поповича с такой же несчастной женщиной, и после того, как свадьба была сыграна, Поповича застрелили. Священник Борнвон Гаврилович вместе с женой организовал партизанский отряд и ушел в горы. Четники поймали Гавриловича. Перед смертью он крикнул:
— Да здравствует мать-Россия! Она победит!
Б июле 1944 года из села ушло в партизаны еще пятьсот человек.
— Значит, у вас почти все участвовали в партизанском движении? — спросил канадский журналист Девич председателя общины Тихомира Ексича.
— Да.
— А предатели были?
— Было трое; двое из них раньше были судимы как воры.
— Кто вас назначил председателем общины?
— Народ. Меня и Милана Пантича выбрали в комитет Народного Фронта после освобождения от оккупантов.
— У вас в селе есть какие–нибудь политические партии?
— У нас есть комитет Народно–Освободительного Фронта. Туда входят все, кто боролся с фашистами.
— Каково сейчас экономическое положение вашего села?
— Очень тяжелое. Больше половины скота уничтожено. Село поставляло в месяц оккупантам полторы тысячи килограммов мяса. За двух волов немцы платили столько, что на эти деньги на базаре можно было купить только килограмм помидоров. Сельскохозяйственный инвентарь разграблен, сожжен четниками. Но в эту весну мы засеяли 90 процентов всей пахотной земли.
— Как вам это удалось?
— Мы решили воевать с голодом так, как сражались с врагом. Люди засыпали в бороздах от усталости. Работали дни и ночи. Оказывали друг другу помощь инвентарем и тягловой силой. Ведь взаимопомощь — это партизанский закон, и мы применили его в труде. Потом городские профсоюзы и молодежные организации прислали сюда, на сев, свои бригады. Если б вы поглядели тогда на наши поля, вы увидели б на них представителей всех сословий и профессий, как в партизанском отряде.
— Нужна государственная помощь вам?
— Да, мы об этом думаем все. Недавно у нас проходили выборы на уездную конференцию Народного Фронта. Делегатом был избран крестьянин, бывший партизан Светомир Нешич.
— Он член какой–нибудь партии?
— Член Земледельческой партии. Мы выбрали его, как человека, который хорошо показал себя в борьбе Народного Фронта против оккупантов. Он знает нужды и интересы народа и никогда не предаст его.
Это были не согбенные несчастьем люди — это были победители. Пять лет они были воюющим народом. В тяжелом пути к победе они осознали свои силы.
Когда мы садились в машины, к раскрытой дверце лимузина, где сидели наши девушки, протянулась рука с корзиной фруктов. Сам хозяин корзины постеснялся выйти из толпы — изношенная одежда пе позволяла ему нарушать принятые законы приличия. Когда на эту тему стали задавать вопросы, Станич вынул из кармана записную книжку, в которую он в течение десяти лет вписывал все свои доходы, и заявил:
— Я человек расчетливый и вот что скажу: в среднем вся моя семья зарабатывала до войны пять динаров в день, а налога я платил 1500 динаров в год. Из года в год рос мой долг казне. Теперь я зарабатываю 150 динаров в день, а налога плачу в год 500 динаров.
— Почему вы тогда не купите себе ботинки? — задал вопрос один из иностранных журналистов.
Станич спокойно спрятал книжку в карман и сказал:
— Я сейчас могу купить ботинки себе и всем моим родственникам, но, к сожалению, у нас нет кожи для обуви. Приезжайте через два года, тогда я вам покажу не только, что у меня будет на ногах, но и в сундуке.
…Дальше наш путь лежал через плодородные долины Дуная. Низовой горячий ветер, сжигающий все зеленое, живое в несколько суток, здесь, остуженный могучей рекой, кротко и тихо колышет ветви фруктовых деревьев и пахнет не африканской пылью, а цветами и листьями.
Воеводина — житница Югославии. Здесь самая богатая земля Средней Европы.
Немцы давно начали завоевывать эту землю. Немецкие колонисты захватили самые лучшие угодья. Триста тысяч безземельных югославских крестьян голодали на этой благодатной земле.
Из немецких колонистов во время оккупации была сформирована дивизия «Принц Евгений». Немецкие помещики стали расширять свои владения, прибегая к расчетливым и планомерным убийствам. Жестокость расправы солдат этой дивизии над крестьянами была чудовищной.
Воеводину населяют шесть национальностей. Чтобы облегчить себе задачу захвата богатых земель, немцы объявляли эти национальности по очереди вне закона, стараясь натравить один народ на другой. Они хотели, чтобы народы истребили друг друга. Но получилось иначе — люди уходили в горы и, сражаясь в партизанских отрядах Народного Освободительного Фронта, истребляли немцев.
Здесь, в Воеводине, мы явились свидетелями величайшего политического завоевания Народного Фронта.
Весь смысл, все значение федеративности Югославии раскрылось перед нами в единстве народов, рожденном в результате пятилетней борьбы за свою свободу и независимость.
Сербы, хорваты, словаки, русины, венгры, румыны — каждая национальность в Воеводине, пропорционально своей численности, имеет своих представителей в комитете Народного Фронта. Каждая национальность имеет свою газету, гимназии, где нреподавание ведется на родном языке. По закону, принятому Антифашистским Вече Национального Освобождения Югославии, национальная и религиозная ненависть карается.
Разрешение национального вопроса в духе высшего демократизма раскрыло в народе благородные черты братской солидарности и сахмоотверженной взаимопомощи.
Мы были в деревнях Воеводины, где еще много безземельных крестьян, где каждый метр чудесной плодородной земли бесценен. А нам показывали участки, которые постановлением сельской общины отведены для крестьян–переселенцев из Боснии, многострадальной Боснии, совершенно разоренной оккупантами.
Каждая из шести наций, населяющих Воеводину, братски делилась с боснийцами. И это движение было вызвано не каким–нибудь решением свыше, а только душевным стремлением самих крестьян, чистым и простым побуждением, рожденным любовью к другому народу.
Мы видели в Воеводине ягнят, которых выращивали для разоренной Черногории, Боснии и Словении воеводинские крестьяне. Мы видели в крестьянских сараях новенький, бережно хранимый инвентарь, предназначенный в подарок будущему соседу–переселенцу. Один из корреспондентов задал вопрос крестьянину:
— Как же так, у вас у самих не хватает земли, а вы еще приглашаете переселенцев?
Воеводинца этот вопрос привел в замешательство, и, не скрывая своего удивления, он спросил:
— А кто же им может по. мочь?
— Государство.
— А государство — разве это ие мы сами?
В той же деревне наши товарищи по перу задали другие вопросы: «Не будут ли отбирать землю у более богатых крестьян, чтоб наделить ею тех, кто ее не имеет?»
— У нас, — ответили крестьяне, — есть 450 тысяч гектаров земли, национализированной у немецких колонистов и военных преступников. Эго почти треть всей земли Воеводины. А землю тех, кто ее сам обрабатывает, ие имеет право тронуть никто.