В середине августа ко мне, как и ко многим отрядным врачам, местные медики обратились с просьбой помочь в осмотрах детей перед школой. Меня поразило обилие детей с немецкими именами – Ганс, Фриц, даже Адольф – в поселках, где жили преимущественно переселенные с Волги немцы. Они сохранили не только свои имена, но и в значительной мере свою культуру. Приехав в немецкий поселок, мы всегда поражались чистоте, аккуратно побеленным и подвязанным деревьям, вымощенным кирпичом или камнем дорожкам от ворот к крыльцу. В домах у немцев на окнах висели занавески, стояли в горшках цветы, чистыми были туалеты. Как будто и жили они не в России почти четверть тысячелетия, привезенные еще Екатериной. Каким контрастом к ним выглядели русские и особенно казахские поселки…
Дело шло к отъезду – приближался сентябрь. Нам сказали, что студенты ленинградских вузов будут брошены на уборку урожая в пригородные совхозы, а нас обком комсомола просит продлить на весь сентябрь наше пребывание на целине. Кроме того, учить нас будет некому – преподаватели мобилизованы вместе со студентами, а «планета Целина» ждет наших трудовых подвигов. Все единодушно проголосовали за то, чтобы порадовать Родину новыми объектами, и приняли обязательство ударно построить еще третью кошару. В сентябре уже по ночам были заморозки, вода в умывальниках стала замерзать. Дежурные наливали по утрам в них подогретую воду. Нам привезли по второму одеялу, но многие спали одетыми – так было холодно. Тем не менее еще одну кошару мы построили. Накануне отъезда дирекция совхоза прислала нам двух баранов, два мешка муки, два ящика водки и двух женщин, которые приготовили нам настоящий бешбармак. До сих пор помню резко пахнущие куски жирной баранины, крупную плоскую лапшу и сивушный запах «водкасы».
Утром пришли грузовики. Мы вернулись в Ленинград. Перед отъездом состоялось заседание штаба отряда, куда впервые пригласили меня. Комиссар торжественно объявил, что как лучшего каменщика отряда меня партячейка представила к награждению Почетной грамотой ЦК ВЛКСМ. Комиссара представили к награждению медалью «За освоение целинных земель». Вообще-то, сказал мне комиссар, отряду обещали две медали, и единственным кандидатом на вторую медаль был я. Но потом почему-то дали только одну медаль. Конечно же, партячейка не могла отдать её студенту другого вуза, хоть и такому замечательному, как их доктор, поскольку медали учитывали в соцсоревновании между отрядами и факультетами славного Ленинградского политехнического института имени Всероссийского старосты М. И. Калинина. Грамота ЦК комсомола – гораздо более почетная награда, чем медаль, убеждал меня будущий медаленосец. Я не спорил: грамота так грамота, и на том спасибо. Отряд был славный, песни у политехов были хорошие – я целый блокнот исписал, водку они меня пить научили, много не болели, жили весело, работали хорошо. Лето прошло замечательно.
Глава 2. Введение во храм
Хорошо помню день, когда я впервые пришел в Институт онкологии. Поводом к посещению была заинтересовавшая меня статья «Факелы на пальцах» об эффекте Кирлиан в книжке, изданной «Комсомольской правдой» в научно-популярной серии «Эврика». Супруги Кирлиан обнаружили, что при воздействии полей сверхвысокой частоты биологические объекты излучают некие светящиеся поля, поддающиеся регистрации при фотографировании. При этом характер этого свечения, в том числе его цвет и интенсивность, зависели от функционального состояния того или иного органа или ткани. Особенно меня поразило, что свечение кожных покровов человека было различным в разных участках и распределялось по зонам Геда, а при заболеваниях существенно изменялось. Был я студентом 3-го курса, и мне пришло в голову, что этот метод должен быть эффективным для диагностики рака. Недолго думая я взял книжку со статьей, махнул рукой на лекции и поехал в Институт онкологии, благо располагался он тогда совсем недалеко от I Меда, на Каменном острове. Логично предположив, что с подобным предложением следует обратиться в лабораторию биофизики, я пришел к её заведующему – профессору Павлу Поликарповичу Дикуну, – справки я навёл в регистратуре института. Павел Поликарпович встретил меня хорошо, в свойственной ему манере терпеливо выслушал. Но когда я иссяк, сказал, что его лаборатория занимается выявлением канцерогенов в окружающей человека среде, и, если меня это заинтересует, он готов, несмотря на то, что я студент-медик, а не биофизик или хотя бы биолог, научить меня этому, поскольку проблема становится все более актуальной. Я вежливо поблагодарил, сказав, что меня все же интересует применение метода Кирлиан в онкологии. «Кажется, этой проблемой интересовался Николай Павлович Напалков», – задумчиво произнес Павел Поликарпович. Вот так я впервые услышал имя человека, встреча с которым круто изменила и определила всю мою последующую жизнь. «А в какой комнате его найти?» Павел Поликарпович объяснил, что лаборатория опухолевых штаммов, которой руководил Николай Павлович, уже переехала в одно из помещений комплекса новых зданий Института, построенных в поселке Песочный, под Ленин-градом. Чтобы туда попасть, нужно было доехать на трамвае до Финляндского вокзала, затем на электричке Выборгского направления – до платформы Песочная, а там пешком два километра до Института онкологии. Такое препятствие не казалось серьезным – ведь у меня была идея! Я немедленно отправился на ближайшую к Каменному острову станцию Ланская, доехал до Песочной и дошел до Института. Меня поразил огромный клинический корпус, выстроенный в сосновом лесу. В проходной мне сказали, что лаборатория Напалкова находится в здании вивария, – лабораторный корпус еще достраивался.