Соседство с мичманом в довольно просторной четырехместной каюте меня не тяготило, служебными обязанностями по медпункту я не был обременен. За месяц лишь пару раз пришлось дать таблетки каким-то матросам и один раз – штурману, у которого раскалывалась голова, очевидно, после дебатов с мичманом по поводу правоты Дмитрия Ивановича. Так вот, именно во время своей службы на корабле я самым серьезным образом переводил захваченные с собой оттиски статей. Я разделил каждую страничку толстой общей тетради на две половины: слева выписывал слова, которые я не знал, и их перевод, который находил в привезенном с собой англо-русском словаре, а справа шел собственно перевод статей. Много лет спустя я нашел одну из таких тетрадей и был поражён мизерностью своего словарного запаса в то время и неграмотностью перевода. Тем не менее, начало было положено, и это был ещё один урок, который я получил от Николая Павловича: если хочешь заниматься наукой – изучай английский язык. Нельзя знакомиться с работами по их рефератам, опубликованным в советских реферативных журналах, кстати, весьма информативных и полезных для первичного поиска нужной литературы. Следует читать и изучать оригинальные статьи.
Вернувшись в Ленинград с морской практики, я отправился в стройотряд ЛЭТИ, которым командовал Володя Сивков, а отрядным врачом была моя однокурсница и невеста Леночка Сапожникова, с которой мы собирались пожениться в сентябре, – соответствующее заявление мы отнесли в Дом бракосочетаний заранее. Люся Коропальцева (в девичестве Антоневич) и Элла Черницкая (в девичестве Брускина) были врачами в соседних отрядах лэтишников, которых в том году «бросили» в Лодейнопольский район Ленинградской области, где тоже нужно было строить коровники, заниматься мелиорацией и строить дороги. После месяца, проведенного на Баренцевом море, где я проходил военные сборы в качестве врача десантного корабля, закалился в походах к мысу Цып-Наволок полуострова Рыбачий и даже к Новой Земле, я приехал в отряд Сивкова, предполагая провести ещё целый замечательный месяц рядом со своей невестой, заполняя остальное время работой в бригаде простым бойцом. Но не тут-то было. Не прошло и недели после моей передислокации с Баренцева моря на берега реки Паши, где студенческий строительный отряд с гордым именем «Ладога-4» занимался мелиорацией заболоченных земель, как мой друг Владимир Сивков поставил передо мной новую задачу. В селе Никоновщина, что на реке Ояти, километрах в 50 от основного отряда, нужно срочно осушать поле, туда «бросили» ударную бригаду опытных мелиораторов. Но условия жизни там не столь хороши, как в расположении лагеря на реке Паше, жить придется в сарае, можно простудиться.
– Короче, без врача им ехать нельзя, а врача второго у меня нет и негде взять, – убеждал меня Володя. – А тут ты кстати приехал.
– А как же Лена? – возмутился я.
– Мы о ней позаботимся, – командирским голосом сказал Сивков. – Ну, Володя, потерпи немного, действительно, без тебя там не обойтись. Выручи, друг! – Так я уехал от невесты еще на долгие две недели.
Отряд лэтишников был замечательный, поющий. Несколько «хористов» – членов хора ЛЭТИ – задавали тон и планку исполнения. Каждую песню раскладывали на несколько голосов. Агитбригада отряда – а это был почти полный его состав – часто выезжала в соседние села и давала концерты в сельских клубах. Лена, которую природа одарила среди прочих достоинств хорошим слухом и голосом, пела в женском квартете. До сих пор помню некоторые песни, которые они пели чистыми высокими голосами. Володя Сивков написал гимн отряда «Ладога-4», который мы с энтузиазмом распевали. Помню, как долго однажды плыли на больших моторных лодках по Петровскому каналу, каким-то протокам и речкам и, наконец, приплыли в большое село, где стоял огромный деревянный клуб, заполненный до отказа местными жителями, пришедшими послушать концерт студентов. Потом так же долго возвращались назад, оглашая ночные берега и редкие уснувшие деревни песнями. Неудивительно, что, наверное, половина отряда присутствовала у нас на свадьбе и пела нам самые лучшие на свете песни, которые и сегодня, спустя более полувека, я прекрасно помню и с удовольствием иногда пою.
Возвратившись из стройотряда, уже с 1 сентября я был на работе в Институте онкологии и продолжал свои опыты по пересадке яичника в хвост крысам. Столь экзотическое место для пересадки яичника Бильшовский выбрал не случайно: под толстой шкурой хвоста яичник не мог овулировать, то есть созревший фолликул не мог лопнуть. Яйцеклетка погибала под давлением накапливающейся жидкости, растягивавшей фолликул до размеров кисты, компенсаторно гиперплазировалась тека-ткань яичников, продуцировавшая эстрогены. Да еще сниженная температура окружающих яичник тканей в хвосте, по сравнению с полостью тела, способствовала продукции так называемых неклассических фенолстероидов – половых гормонов, обладающих вирилизующим эффектом. В принципе модель Бильшовского была моделью синдрома склерокистозных яичников (синдрома Штейна-Левенталя), развивающегося у молодых женщин и характеризующегося ановуляцией (отсутствием месячных), гирсутизмом (интенсивным ростом волос на теле и даже лице по мужскому типу), артериальной гипертензией, повышенной продукцией кортикостероидов надпочечниками, избыточным весом и чрезвычайно большим риском развития рака эндометрия и молочной железы.