Позже, вспоминая о нашей разлуке, он писал:
Моя мама сохранила одно из писем от Б.Л., написанное им, едва он начал поправляться после инфаркта.
«Заказное
Москва
Потаповский пер. (близ Чистых прудов) д. 9/11, кв. 18
Марии Николаевне Костко
От Пастернака, Москва 17, Лаврушинский пер., д. 17/19, кв. 72.
2 янв. 1953 г.
Я взял на себя смелость попросить Марину Казимировну вскрыть и прочитать мне Ваше письмо по телефону. Как я узнал и почувствовал Вас в нем! Сколько в него вложено горячей Вашей души, как полно оно сердца и жизни! Крепко, крепко, крепко целую Вас за него. Я должен был сдержаться, чтобы тут же не позвонить Вам, и я сейчас сдерживаюсь, чтобы не разволноваться. Спасибо, спасибо! Ирочка, дорогая моя девочка, спасибо тебе, и тебе, Митечка, за ваши волнения и слезы. Я и вам, милые дети, и твоим мечтаниям и молитвам, Ируся, обязан частью выздоровления.
Теперь скорее о деле, дорогая Мария Николаевна. Прилагаю Вам доверенность на получение денег в Гослитиздате на Новой Басманной, 19 (или 18). Я не знаю, сколько будет денег по ней: если много, то это будет вам на следующие месяцы, если мало, то на январь. Об истинном количестве мы при платеже узнаем. Об этих деньгах и о том, что я доверяю их Вам, я говорил по телефону с людьми в двух отделах Гослитиздата: в редакции русской литературы с Николаем Васильевичем Крюковым, тел. Е 1–96–29 и в бухгалтерии, с Валентиной Васильевной Масленниковой, тел. Е 1–89–45. С первым перезванивайтесь, чтобы он эту выплату устроил и ускорил, у второй узнаете, сколько Вам будет получить и когда. Того и другую предупреждайте, чтобы „по этому“ заработку они „не звонили мне на дом“, что у меня был друг (мужчина), попал в беду, 4 года отсутствует, дети учатся, одни. Вы — бабушка и эти деньги предназначены им особо от других моих дел.
Кроме того я через Марию Хрисанфовну просил передать Вам, что в издательстве „Советский писатель“ (Гнездниковский пер. дом 10) вышли стихотворения Тю Сон Вона в переводе, который в объявлении назван „авторизированным“. Очень возможно, что это перевод Ольги Всеволодовны, это надо было бы выяснить, и тогда Вам, может быть, можно было бы получить что-нибудь за перевод, для детей, м.б. неофициально.
Дома я как-нибудь наведу об этом справки, но это будет не скоро.
Я кончаю. Простите за такое короткое и скупое письмо, писать пока еще мне запрещено и вредно.
Вследствие неподвижности при двухмесячном лечении пластом усилилась моя нескладица с головой и шеей, которая осенью, после работ на огороде, почти не чувствовалась.
Но слава Богу! Я и в минуты опасности, в ночь, когда меня привезли в больницу, не уставал благодарить провидение за прожитую мною жизнь и не желал другой. Я был спокоен и плакал от умиления, что если это конец, то как он милосерден и мягок. Я верил, что силы, к которым я взывал на пользу Вам и другим моим друзьям и в защиту моей семьи, будут и после меня продолжать свое действие. Еще раз крепко целую Вас, Иру, Митю. Сердечный привет Марии Хрисанфовне и Людмиле Николаевне.
З.Н. спасла меня. Я ей обязан жизнью. И все это, и все остальное, и все, что я испытал и видел, — так хорошо и просто! Как велики жизнь и смерть и как ничтожен человек, когда он этого не понимает!
Разумеется, параллель с покойным Д.И.[13] все время стояла предо мной. И не пугала.
<…> Когда в 1951 году Б.Л. узнал об аресте Кости Богатырева, он сразу же предложил его родителям материальную помощь. Отец Кости, Борин давний знакомый Петр Егорович, был известным фольклористом, профессором и в деньгах не нуждался. Сына его за «террор против вождя всего прогрессивного человечества» приговорили к расстрелу с заменой на двадцатилетнее заключение в режимном лагере.
И вот Б.Л. послал Косте в лагерь увесистый том избранных произведений Вильяма Шекспира:
«Дорогому Косте с наилучшими надеждами и горячим поцелуем.
Б.П.
Это — пустяки, а через месяц будет Фауст. Мужайтесь, Костя, Вы молодец, как я всегда и думал».