Можно вообразить, в какое хорошее расположение духа привел этот визит всю труппу, взамен шаткого приниженного состояния увидевшую впереди почет и довольство. Актеры радостно предвкушали будущий достаток, и каждый счел неприличным хранить в кармане последний грош.
Меж тем Вильгельм решал про себя, ехать ли ему вместе с труппой в замок, и находил, что по множеству причин ехать стоит. Прежде всего Мелина рассчитывал при таком выгодном ангажементе хотя бы частично погасить долг; кроме того, наш друг, исходя из своего стремления познать людей, не хотел упускать случай поближе увидеть большой свет и почерпнуть там много важного касательно жизни, искусства и себя самого. При этом он не смел себе признаться, как жаждет вновь встретить красавицу графиню, и общими рассуждениями пытался убедить себя в том, что близкое знакомство с кругом богатых и знатных людей должно принести ему немалую пользу. Свои мысли о графе и графине, о бароне, об их уверенном, непринужденном, приветливом обращении он, оставшись наедине, выразил вслух в исполненных восторга словах:
— Трижды блаженны те, что от рождения вознесены над низшими ступенями человеческого общества, кому не случается попадать, ни даже мимоходом, как гостю, заглядывать в те житейские обстоятельства, в которых многие хорошие люди маются весь свой век. Обобщен и точен их взгляд, исходящий из высшей точки зрения, легок каждый шаг их жизни! Они словно с рождения посажены на корабль, дабы, совершая тот путь, который всем нам суждено совершить, они могли пользоваться попутным ветром, противный же пережидать,! между тем как плывущие в одиночку выбиваются из сил, не находя помощи в попутном ветре, а коли налетит буря, гибнут, вконец надорвавшись. Сколько дает удобств, как облегчает жизнь наследственное состояние! И как процветает торговля, основанная на солидном капитале, без риска пойти прахом при малейшей незадачливой авантюре! Кто лучше способен познать, сколь велика и ничтожна цена земных благ, как не тот, кому смолоду удалось вкусить их и заблаговременно направить свои помыслы на нужное, насущное, истинное, уразумев многие свои заблуждения в те годы, когда еще есть силы начать новую жизнь!
Так воспевал наш друг счастье всех, кто обитает в высших сферах, да и тех, кому дано приблизиться к этим кругам и черпать из одних с ними источников, и славил своего доброго гения, приведшего его к заветным ступеням.
Меж тем Мелина долго ломал себе голову, как бы по воле графа и по собственному убеждению поделить труппу на определенные, строго разграниченные амплуа, а под конец, когда дошло до дела, мог только радоваться, что при такой малочисленности встретил у актеров готовность по мере сил приспосабливаться к той или иной роли. Обычно Лаэрт брал на себя роли любовников, Филина — субреток, обе молодые женщины поделили между собой простушек и чувствительных любовниц; лучше всех было обеспечено амплуа старого ворчуна. Мелина считал, что может выступить в роли сановников, мадам Мелина, к великой своей досаде, принуждена была перейти на амплуа молодых жен и даже чувствительных матерей, а так как в новых пьесах редко выводятся и еще реже осмеиваются педанты или поэты, то отныне признанному графскому любимцу пришлось играть президентов и министров, так как они обычно изображались злодеями, которым худо приходится в пятом акте. Что касается Мелины, то он в качестве камер-юнкера или камергера охотно терпел поношения, на которые по традиции не скупились честные немецкие мужи во многих популярных пьесах, — ведь тут он имел случай разрядиться на славу и щегольнуть аристократическими манерами, которыми, по его мнению, владел в совершенстве.
Вскорости из разных мест стали стекаться актеры, их принимали без особой проверки, но и не пытались удержать особыми условиями.
Мелина тщетно прочил Вильгельма на роли первого любовника, но хотя тот и старался помочь делу как мог, новый наш директор отнюдь не ценил его усердия и считал, что, приобретя звание, сам превзошел всю потребную премудрость; превыше всего любил он вычеркивать, сокращая каждую пьесу до надлежащих размеров и не принимая в расчет каких-либо иных соображений. Театр не пустовал, публика была очень довольна, и местные присяжные ценители утверждали, что театр в резиденции поставлен куда хуже, чем у них.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Наконец настало время готовиться к переезду; повозки и кареты, которые должны доставить всю нашу труппу в графский замок, не замедлят прибыть. Уже наперед вспыхивали споры, кому с кем ехать, как рассаживаться. Лишь с трудом и, увы, без особого успеха удалось наладить и утвердить порядок и распределение мест. В назначенный час было прислано меньше карет, чем ожидалось, и пришлось устраиваться как попало.
Барон, явившись вскоре верхом, объяснил неувязку тем, что в замке большая суета, ибо не только принц должен прибыть несколькими днями раньше, но вдобавок сейчас уже понаехало множество неожиданных гостей; в замке стало тесно, и потому актерам, к великому его, барона, огорчению, придется разместиться не так удобно, как было намечено раньше.
По каретам расселись как пришлось, но погода стояла сносная, до замка было всего несколько часов хода, и потому самые резвые предпочли отшагать этот путь пешком, нежели дожидаться возвращения экипажей.
Поезд с радостными кликами тронулся в путь, актеры впервые не знали забот, как расплатиться с трактирщиком. Графский замок маячил перед их мысленным взором, как сказочный чертог, на свзте не было людей веселее и счастливее их, и каждый дорогой представлял себе на свой лад, какие радости, почести, какие блага ждут его с нынешнего дня.
Внезапно полил дождь, но и он не мог нарушить радостное состояние их духа: однако дождь все усиливался, становился затяжным, и многие почувствовали себя не очень ладно. Надвигалась ночь, и ничто не могло показаться для них желаннее, чем графский дворец, освещенный сверху донизу и сиявший им навстречу с вершины холма.
Приблизившись, они отметили, что оба крыла тоже полностью освещены. Каждый прикидывал про себя, какая же комната достанется ему, и многие скромно удовольствовались бы каморкой в мансарде или флигеле.
Теперь они проехали селом мимо постоялого двора. Вильгельм велел остановиться, чтобы сойти там; однако трактирщик принялся уверять, что не может предоставить никакого помещения. По причине приезда неожиданных гостей его сиятельство распорядился снять сразу весь трактир, на каждом номере со вчерашнего дня ясно мелом прописано, кто там должен жить. Итак, нашему другу пришлось поневоле вместе со всей труппой въехать во двор замка.
Актеры увидели, как в боковом строении вокруг кухонного очага тормошатся хлопотливые повара, и уже одно это зрелище подкрепило их; на крыльцо главного здания торопливо выбежали лакеи со светильниками, и при виде их у простодушных путников взыграли сердца. Как же были они поражены, когда такой прием обернулся жестоким поношением. Лакеи накинулись на кучеров за то, что те въехали сюда; пускай убираются прочь и поворачивают к старому замку, здесь не место подобным гостям! Это нелюбезное и неожиданное распоряжение слуги успащали всяческими издевками, попутно зубоскаля друг над другом за то, что сами дали маху и зря выскочили на дождь. А дождь все лил, в небе не было видно ни единой звезды, и нашу труппу волокли теперь по ухабистой дороге между двумя стенами к старому замку, ставшему нежилым с тех пор, как отец графа заслонил его, построив впереди новый. Повозки остановились частью во дворе, частью под глубоким сводом ворот; возницы, взятые с лошадьми в деревне, выпрягли коней и поскакали восвояси.
Не дождавшись, чтобы кто-нибудь явился их встретить, Е^теры вылезли из экипажей, кричали, искали: все тщетно! Повсюду было тихо и темно. Ветер свистел под пустыми сводами, а старые башни и двор, едва различимые во тьме, наводили жуть. Путникам было холодно и страшно, женщины дрожали и сетовали, дети плакали, нетерпение росло с минуты на минуту, столь быстрый непредвиденный поворот фортуны всех выводил из равновесия.