- Вы понимаете, что значат в такое время два танка?
- Конечно понимаем, иначе не рисковали бы жизнью.
- Сколько у вас машин в строю?
- Одиннадцать.
- Это не так уж мало, комбат. Но я вас все равно придержу. В конце месяца вы будете нужны до зарезу.
Командир дивизии обошел все роты, выпил крепкого чая и отбыл на свой командный пункт.
После этого посещения прошло не больше суток, и от Глебова поступила новая команда: быть готовыми к боевым действиям.
- Что-то случилось на передовой, - вздохнув, заметил Ткачев.
Танки выползли из своих капониров, заняли лесную поляну и выстроились в колонну. Надвигалась ночь. В лесу она казалась особенно мрачной.
В тревожном молчании танкисты ожидали приказа. Второй день не работала телефонная связь. Штаб дивизии переместился на новое место, и начальник связи, наверно, забыл о существовании танкового батальона.
Поздно ночью к опушке леса подкатил громыхающий мотоцикл. Из коляски вывалился человек, спросил, где комбат, и взволнованно протянул мне конверт.
Коханюк фонариком осветил бумагу. Это был приказ: "Выйти в район Есеной и не допустить выхода немцев в тыл".
- Чего вы нервничаете? - спросил я офицера связи, который доставил приказ.
- Немцы прорвали фронт, я едва добрался до вас.
- В чьих руках Батурино?
- Не знаю.
Я понял, что толку от этого человека не добьюсь, и приказал начать движение.
Головной танк помчал нас с Ткачевым на юг. Колонна сильно растянулась на неровной, извилистой дороге.
Вторая записка комдива настигла нас недалеко от Батурино. "Нигде не останавливаться, до рассвета быть на месте!" - гласила она.
Ткачев дернул меня за рукав:
- Давай разберемся в обстановке. Почему навстречу нам движутся люди?
Остановили группу бойцов. Старшим оказался командир стрелкового взвода.
- Что случилось?
- Фронт прорван, немцы вышли нам в тыл, они уже в Батурино.
- И много их?
- А кто его знает...
- Почему отходите?
- Приказ комбата.
Я выскочил из танка, за мной спрыгнул Ткачев.
Взводному приказал следовать за нами.
Впереди темными бугорками обозначались дома Батурино.
Навстречу нам из поселка бежали бойцы, мчались подводы и санитарные машины. Слышалась беспорядочная автоматная и винтовочная стрельба.
Увидев танки, люди на дороге шарахнулись в сторону, многие залегли в кюветы.
Кто-то закричал:
- Немецкие танки!
В нашу сторону полетели снопы трассирующих пуль. Головная машина остановилась, к ней подстроились остальные.
- Товарищи, вы ошиблись! Это советские танки! - во все горло стали кричать мы с Ткачевым.
Стрельба стихла. Меня обступили командиры танковых рот. Всех волновал один вопрос: что делать дальше?
Посоветовавшись с комиссаром, я объявил, что батальон будет выполнять приказ комдива: занять Есеную. Сказал это, и самого охватило сомнение: "А что, если Батурино действительно в руках противника? Вести бел пехоты ночной бой в довольно крупном населенном пункте бессмысленно. Нас всех перебьют". И вдруг меня осенило. Громко скомандовал:
- Выходи!
Зазвенели бронированные люки. Меня окружили танкисты.
- Водителям и наводчикам оставаться в танках, остальным - за мной в Батурино!
Наспех созданная рота, одетая в комбинезоны и танковые шлемы, вооруженная пистолетами и ракетницами, ускоренным шагом вошла в село. Танки, ведомые Коханюком, медленно ползли вслед за нами.
В поселке продолжалась стрельба, черные тени мелькали по переулкам, по улице неслись санитарные двуколки.
Как только в Батурино вошли наши танки, "пехотная" рота прочесала все вдоль и поперек. Фашистов в поселке не оказалось...
К рассвету мы добрались до своего района.
Нас встретил генерал Коваленко. Спросил, почему задержались. Я без утайки рассказал, какой конфуз получился в Батурино.
- Дыма без огня не бывает, комбат, - выслушав меня, сказал командир дивизии. - А сегодня в Батурино получилось форменное недоразумение.
От генерала я и узнал подробности ночного происшествия. Во второй половине дня на участок обороны прибыло пополнение. Нарушив маскировку, маршевые роты на глазах у противника стали вливаться в батальоны, находившиеся в первых траншеях. Мало того, командиры, прибывшие с пополнением, плохо представляли расположение наших подразделений и длительное время дефилировали вдоль фронта. Противник, естественно, заметил это необычное оживление на нашей стороне, немедленно открыл сильный минометный и пулеметный огонь. Позднее группа фашистских танков предприняла вылазку, контратаковала левый участок обороны и прорвалась в тыл одному из наших батальонов, который как раз проводил смену подразделений. И новобранцы растерялись...
- Выходите к реке, - приказал генерал, - и не допускайте выхода немцев. Заодно подкрепите танками нашу оборону. Уже одно ваше появление успокоит стрелков. Народ, в общем-то, обстрелянный. Не то что у Батурино. Там действовали новобранцы.
Танки, ведомые Коханюком, ушли на юг.
Мне было приказано остаться при штабе дивизии. Впервые за время боев я видел командира дивизии мрачным и крайне раздражительным. Не обращая на меня внимания, он устроил разнос Глебову и его штабу.
- Я не виню отходивших солдат, ими никто не управлял. Но как вы могли такое допустить?
Глебов чувствовал свою вину и не оправдывался. К счастью, на выручку подоспел оперативный дежурный.
- Товарищ генерал, вас требует к аппарату командарм.
Воцарилось гробовое молчание. Коваленко устало направился в свою землянку.
Мы с Глебовым остались одни.
- Комдив прав, я дал маху, - расстроенно сказал он. Я попытался успокоить однокашника.
- Чего там! Сам вижу свое упущение... Не проверил тот участок. А там были одни новобранцы.
Котелок крепкого чая восстановил наши силы, успокоил нервы. К Глебову вернулся свойственный ему оптимизм.
- К счастью, все закончилось благополучно... Вот где настоящая полевая академия, - продолжал он. - И знаешь, о чем я все чаще думаю? Слишком ударялись мы в годы учебы в теорию, увлекались Каннами, преследованиями, окружениями...
- Но ведь без теория нельзя, Виктор Сергеевич! - не удержался я. - С вами трудно согласиться... Наша Фрунзевка очень много дала каждому из нас... А рецептов на все случаи жизни не существует...
В начале сентября начались заморозки. Маленькие речушки и небольшие проталины к утру покрывались тонким слоем льда. Стало холодно и сыро. Бойцы в минуты затишья утепляли блиндажи, углубляли траншеи, рыли лисьи норы в стенах окопов, обживали высоты, опушки и поляны лесов.
За последнюю неделю мы провели несколько безуспешных атак. В строю осталось всего пять танков. Многих ребят потеряли убитыми, многих ранило.
Трудное положение создалось и во всей нашей дивизии. Фронт ее растянулся на шестнадцать километров, резервы иссякли, а пополнения не ожидалось...
В землянке Глебова было душно. В маленькой, накаленной докрасна печурке потрескивали сухие сучья, из светильника - снарядной гильзы - к низкому бревенчатому потолку вырывался красный огонь.
- Придется твоих танкистов посадить в окопы, - сказал начальник штаба, в упор поглядев на меня.
- Виктор Сергеевич, выслушай меня внимательно, - взмолился я. - Война только начинается. Танкисты будут еще очень нужны. Их нелегко сразу подготовить! Курсанты - завтрашние офицеры, которым суждено будет завершать войну. Мы обязаны поберечь ребят.
Глебов выслушал меня, не перебивая, потом позвонил генералу. Несколько минут длился их разговор, но эти минуты показались мне вечностью. Наконец начальник штаба встал, положил трубку, вплотную подошел ко мне:
- Все решено, комдив не отменяет своего приказа. Завтра же надо занять оборону на участке Ерохово, Жидки.
Судьба батальона была решена. Танкисты на время становились пехотинцами. Им выделялся район обороны, который они должны были прочно удерживать.