Надвигались вечерние сумерки. Уставшие, мы возвращались в школу, которая была для нас и штабом, и родным домом. Только теперь я почувствовал, что зверски голоден. Целые сутки во рту не было ни крошки хлеба, ни глотка воды.
В жизни часто случается так, что за плохим тянется плохое, а за хорошим делом обязательно следует опять что-то хорошее. Отсюда, наверное, и пословицы: пришла беда - отворяй ворота, а радость за радостью тянется.
Одновременно с разгромом вражеской группировки нашей диверсионной группой был подорван железнодорожный мост у Попельни. В воздух взлетел вражеский эшелон с боевой техникой и боеприпасами.
Окрыленные успехами, мы вместе с партизанами усилили вылазки в фашистском тылу. Коммуникации неприятеля были теперь под постоянной угрозой. В Паволочь же продолжали прибывать группы наших парашютистов, которые после неудачной выброски за Днепром разбрелись по лесам и оврагам.
Не по вкусу пришлось гитлеровцам пребывание в их тылу, в районе Попельни и Паволочи, механизированной и танковой бригад. Они решили с нами разделаться.
К 15 ноября гитлеровцам удалось нанести серьезное поражение механизированной бригаде полковника Лупова. Больше суток она оказывала яростное сопротивление. Понеся большие потери в людях и технике, не имея боеприпасов, горючего, механизированная бригада была рассечена: одна группа во главе с полковником Луповым вышла на север, в леса, и через несколько дней соединилась с войсками 1-го Украинского фронта, другая - во главе с капитаном Шумиловым прорвала вражеское кольцо окружения и соединилась с нами в Паволочи. В эти же дни к нам вышел батальон автоматчиков из 54-й танковой бригады во главе с подполковником Москальчуком. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что нас набиралось свыше полутора тысяч человек, а плохо было то, что мы имели мало машин, еще меньше горючего и боеприпасов. Воевать же в пешем строю против сильной танковой группировки противника было явно невыгодно.
Для бригады наступил критический момент.
Захваченные пленные подтвердили, что немецкое командование намерено окружить нас с востока, севера, запада, загнать в озёра и болота южнее Паволочи и развязать таким образом себе руки в районе Фастова.
В эти тревожные дни и часы нужна была полная ясность. Где главное направление удара врага? Откуда идут войска к Паволочи?
Послать танковую разведку? Бесполезно. Танки не пройдут. Послать солдат? Они тоже будут сразу замечены. И тут на помощь нам, как и в предыдущие дни, пришли партизаны.
В школьный класс, где сизый дым стоял до самого потолка, бесшумно вошли две девушки. Их послал командир партизанского отряда Дорош.
Стройная черноокая Галина Чернуха молча разглядывала меня и моих друзей. Рядом с ней переминалась с ноги на ногу голубоглазая, с золотистыми волосами, небольшого роста Маша Сотник. У нее были такие смеющиеся, озорные глаза, что трудно было представить, как такая девушка сможет выполнить серьезное поручение.
Получив задание, девушки на двое суток исчезли, а на заре третьего дня вновь предстали перед нами. Сидя за столом, перебивая друг друга, они делились своими наблюдениями.
Первой заговорила Маша. Но ее рассказ не утешил нас.
Немцы с трех сторон подтягивали танки, минометы. Большое скопление танков и пехоты было отмечено на севере и востоке.
С юга нас прикрывали озера, болота и леса. Теперь нетрудно было разгадать замысел врага. Нас хотели загнать туда, откуда мы не смогли бы выбраться.
Долго молчавшая Галочка сказала только одну фразу:
- Слыхала, что фашисты будут наступать только завтра утром. Они хотят бросить против вас очень много танков.
- Спасибо, девушки, за ваши труды. Мы здесь постараемся во всем разобраться.
- Неужели они уничтожат вас? - спросила Машенька.
Услышав этот вопрос, в разговор включился офицер политотдела С. П. Грушман:
- Мы не сдадимся. В этом, девушки, нет никаких сомнений... А если даже не разобьем врага, то перехитрим его обязательно. Так что бояться нечего. Все будет в порядке.
Дальнейшие события подтвердили, что девушки-партизанки сообщили достоверные сведения. Эти юные патриотки оказали нам неоценимую услугу.
У нас все еще теплилась надежда: Рыбалко о нас знает, не забудет, придет на помощь. Теперь эта иллюзия рухнула. Мы убедились, что окончательно отрезаны от фронта, а значит, бороться с врагом придется, не имея горючего и боеприпасов.
Положение под Фастовом стабилизировалось. Пробить сильную немецкую танковую группировку генерала Манштейна было в те дни для наших войск трудным делом.
Нам надо было предпринять какой-то маневр, чтобы выстоять и причинить противнику как можно больший урон.
Усталые партизанки отправились отдыхать. Офицеры штаба бригады разошлись по своим местам. Мы с начальником штаба и заместителем начальника политотдела склонились над картой, этой безмолвной спутницей войны. На карте привыкли мы искать ответ на многие вопросы.
- Что будем делать дальше? - нарочито громко обратился я к присутствующим.
Вопрос повис в воздухе. Молчал молоденький начальник штаба капитан Эрзин. Не проронили слова и другие офицеры. Вопрос стоял конкретно: как действовать в такой обстановке? Ведь мы остались без горючего, без боеприпасов, без связи с корпусом и армией. Я попросил офицеров высказаться.
Напрашивались два решения: либо в ту же ночь уйти в леса, снять вооружение с танков, присоединиться к партизанам и вместе с ними дальше громить гитлеровцев, либо прорвать кольцо вражеского окружения, ударить по тылам и выйти к своим войскам.
Первым заговорил майор Калеников:
- Все равно нам не прорваться. Слишком мало сил и средств. Шестьдесят километров таранить врага - это немыслимо.
К нему присоединился и капитан Эрзин.
- Не вытянем, товарищ комбриг. Погубим людей. А у нас свыше тысячи человек... Но если действовать вместе с партизанами и парашютистами...
Из-под сросшихся черных бровей на меня внимательно смотрел офицер политотдела Грушман.
- Ну как? - обратился к нему я. - Что скажешь ты?
- Скажу одно, что туговато.
В душной, пропахшей дымом и гарью комнате воцарилась тишина. Люди ждали окончательного решения.
Мысль об уходе в партизанские отряды я решительно отметал. И не потому, что недооценивал партизанскую борьбу. Действуя десять дней бок о бок с партизанами Дороша и Бака, я проникся искренним уважением к этим мужественным, бесстрашным людям. Дело здесь заключалось в другом. Мне, кадровому офицеру, танкисту, за спиной у которого были десятки танковых боев на Западном и Калининском фронтах, на Курской дуге, хотелось и на Днепре громить врага танками. В бригаде были сотни танкистов, которые могли вести машины в бой. Вот почему, взвешивая и оценивая оба предложения, я стоял решительно и бесповоротно на том, чтобы ни при каких условиях не оставаться в лесах. Идти только напролом. На риск. Кто из нас в те годы не рисковал? Каждый бой - это риск, борьба не на жизнь, а на смерть. А ради победы над фашизмом стоило не только рисковать, стоило, если потребуется, и умереть...
Сиплым, простуженным голосом начал говорить. Говорил медленно, как бы прислушиваясь к собственным словам:
- Мы можем и должны сделать многое для наших войск. Будем прорываться к своим. Будем громить фашистские тылы. Решение одно: не оставаться в лесах, не топить танки в болотах и озерах, а идти на соединение с войсками!
Первым вскочил со своего места Иван Емельянович Калеников.
- Дебаты окончены, приказ получен, готовиться к выступлению.
Сердцем я почувствовал, что присутствующие одобряют предложение, и это морально очень поддержало меня.
Офицеры покинули штаб бригады и отправились в свои подразделения. В воздухе опять появились "юнкерсы", сопровождаемые "мессершмиттами". Снова заработала неуклюжая "рама". Начался очередной налет. Прижимаясь к домам, люди беспомощно смотрели на воздушных разбойников. Наша зенитная батарея молчала: снаряды были на исходе. А вражеские самолеты опускались все ниже и ниже, сбавляя скорость, высматривали цели для бомбежки. Все на земле замолчало, притаилось и замерло. Потом развернулся первый самолет, за ним второй, третий, и, образуя круг в воздухе, они начали бомбежку. Во все стороны полетели комья земли с раскаленными осколками бомб. Загорелись постройки, зазвенели стекла в окнах домов. Жалобно заплакали дети, страшно заревели испуганные животные.