- Товарищ командующий, я рад, что вы удовлетворили просьбу Драгунского. Его действительно ждут танкисты бригады...
Во второй половине дня уехали Рыбалко и Иванов, ушел собираться в путь Бородин. Группами и в одиночку стали подходить ко мне солдаты и офицеры. Среди них я не увидел многих из тех, кого хорошо знал: кто погиб, кто находился в госпиталях. С болью услышал о гибели многих близких, дорогих моему сердцу людей и храбрых воинов. Я никак не мог смириться с мыслью, что нет в живых начальника штаба бригады, способного и обаятельного офицера Матвея Эрзина.
Вместе с Дмитриевым мы начали обход землянок. Радостно встречали нас танкисты. Старые мои знакомые по; боям комбаты Федоров, Савченков, Осадчий уверенно докладывали о своих подразделениях. Новые комбаты и командиры рот, прежде чем начинать доклад, с любопытством оглядывали меня, а я всматривался в их лица.
Отличное впечатление произвел на меня командир батальона автоматчиков бывший пограничник майор Старченко. Долго засиделись мы у разведчиков. А к ночи забрели на огонек в медсанвзвод, который расположился в деревушке, притаившейся у опушки леса. Всегда гостеприимные медики на сей раз также не подкачали.
Последние дни июня прошли в больших хлопотах, связанных с подготовкой к предстоящему наступлению.
Спешно подвозились боеприпасы и продовольствие, из мастерских приходили отремонтированные машины, с Урала поступил эшелон танков. Пополнялся офицерский состав, укомплектовывались роты, батареи, взводы. Не теряя ни часа, мы проводили рекогносцировку переднего края обороны противника. Артиллеристы тщательно определяли будущие огневые позиции.
Весь 1-й Украинский фронт готовился к большому летнему наступлению. В связи с этим и прибыл в 3-ю гвардейскую танковую армию командующий фронтом Маршал Советского Союза Иван Степанович Конев. В его присутствии под руководством П. С. Рыбалко детально отрабатывались вопросы организации и управления боем.
Однажды после очередной поездки к переднему краю нашей обороны в конце жаркого утомительного дня ко мне в землянку осторожно вошел всегда вежливый и предупредительный начсанбриг Леонид Константинович Богуславский. Его визит в такое позднее время был необычным - я привык видеть доктора только по утрам, когда он делал мне ежедневные перевязки.
- Каким ветром занесло вас ко мне в такую пору? - шутливо спросил я.
Оказалось, что в нескольких километрах от бригады расположился полевой госпиталь 60-й армии.
- Тот самый госпиталь, в котором вас оперировали, - сообщил Богуславский.
Услышав это, я решил на следующий же день навестить врачей, которые спасли мне жизнь, и пригласил с собой начсанбрига.
Указки с красным крестом и буквами ППГ привели нас к двухэтажному школьному зданию, временно занятому под госпиталь. Там мы без труда выяснили, что доктор Ковальский занимается эвакуацией нетранспортабельных тяжелораненых. Шофер на большой скорости примчал нас к лесной поляне, оборудованной для приема неприхотливых самолетов По-2.
В группе врачей, наблюдавших за переноской раненых, я еще издали узнал плотного человека с черными, жгучими глазами и бритой головой. Это был мой спаситель - доктор Ковальский. Приблизиться к нему я рискнул, только убедившись, что с лесного аэродрома поднялся последний самолет.
- Чем могу служить, товарищ полковник? - спросил Ковальский, увидев меня.
- Однажды вы уже сослужили мне великую службу, товарищ майор.
Врач был явно заинтересовав. Пронзительными глазами он впился в меня. Видно было - пытался что-то вспомнить, но, так и не вспомнив, безнадежно развел руками.
- Простите, не узнаю... С кем имею честь?
- Эх, доктор, доктор! А кто говорил в декабре прошлого года, что эту операцию на печени не забудет никогда? Я, грешным делом, думал, что врачи не страдают склерозом.
Ковальский стоял как вкопанный. Еще минуту, другую он продолжал сверлить меня своими жгучими глазами, потом на всю поляну захохотал и с такой силой потянул меня к себе, что я едва удержался на ногах.
Подошли другие врачи, ассистенты, медсестры.
- Это наш подопечный, друзья! - с гордостью представил он меня. Помните, сколько хлопот он причинил нам? Помните нашумевшую операцию на печени?
Хирург попросил меня при всем честном народе снять рубашку. Я отмахивался, но не уступить его просьбам и требованиям не мог.
- Молодец, молодец, - удовлетворенно приговаривал он, осматривая меня.
До деревушки было близко, и мы целой ватагой пошли пешком. Ковальский искренне порадовался, узнав, что я, как он выражался, не списан с корабля.
На столе появились госпитальные алюминиевые тарелки. Все здесь было хорошо. И пшенная каша казалась вкусное всяких пирожных и глоток спирта слаще лучших сортов портвейна. Смеющимися, радостными глазами смотрели мы с доктором Ковальским друг на друга.
- Я рад, что вы не только остались живы, но и вступили в строй.
- И многим обязан вам, дорогой доктор! Вы заслужили самую большую благодарность тех, кого, как меня, спасли от смерти. Низко кланяюсь вам за это...
По той же глухой дороге поздно ночью мы с Богуславским возвращались в бригаду. Я был полон радостных впечатлений от неожиданной приятной встречи с представителями огромной армии врачей, медицинских сестер, санитаров, которые неутомимо, днем и ночью, в жару и мороз, вблизи от передовой и в глубоком тылу возвращали к жизни защитников Родины...
В землянке меня ожидал боевой приказ. Через несколько дней бригаде предстояло вступить в бой. 1-й Украинский фронт переходил в решительное наступление.
Дорогами наступления
Боевая тревога
30 августа 1944 года после почти двухмесячных боев успешно закончилась Львовско-Сандомирская наступательная операция 1-го Украинского фронта. В ней с первого дня активно участвовала в составе 3-й гвардейской танковой армии наша 55-я бригада. Вместе с другими частями 7-го гвардейского танкового корпуса она пробила проход через колтовский коридор, завершила прорыв обороны противника, с ходу захватила станцию Красное. В ночь на 18 июля 1-й батальон бригады ворвался в поселок Куликов. Казалось, что дальше до Львова не будет уже никаких преград. Но это было не так. Четыре дня весь наш корпус атаковал сильную, подготовленную во всех отношениях оборону гитлеровцев, но так и не сумел продвинуться к городу.
Противник разгадал направление нашего главного удара и бросил на север резервы, огневые средства, авиацию.
В ночь на 25 июля командование 3-й гвардейской танковой армии вывело ряд частей, в том числе и 55-ю танковую, из боя. Она совершила двухсоткилометровый марш через Рава-Русскую, ранее освобожденную войсками 1-й гвардейской танковой армии генерала М. Е. Катукова, и в скором времени оказалась далеко впереди.
После того как войска 1-го Украинского фронта освободили Львов, противник, потеряв важный стратегический рубеж обороны, стал откатываться на юг, в сторону Карпат, и на запад, в сторону Вислы.
Разгром и преследование врага шло на широком фронте. Советские войска взяли Перемышль, освободили десятки городов и сотни населенных пунктов, с ходу форсировали реки Сан и Санок и широким веером развернулись на подходе к Висле.
Жарким в прямом и переносном смысле этого слова было лето на сандомирском плацдарме. От разрывов бомб и непрекращавшейся артиллерийской канонады стонала земля, выходили из берегов мутно-зеленые воды Вислы. Бои шли на подступах к реке, на обоих ее берегах и даже в воде.
Мир, затаив дыхание, следил за смертельной схваткой на берегах Вислы между советскими и немецко-фашистскими войсками. Противник не жалел сил, пытаясь остановить наше наступление. Гитлеровцы хорошо понимали, что с потерей Польши огонь войны перебросится на территорию фашистского рейха, и дрались с отчаянием обреченных.
На некоторых участках фронта ценой огромных потерь немцам удалось оттеснить на несколько километров отдельные наши части и подразделения. Но, несмотря ни на что, Сандомирский плацдарм продолжал жить. Отвага и героизм стали нормой поведения бойцов и командиров, сражавшихся за этот небольшой участок земли на левом берегу Вислы. Здесь получил свой, второй орден Славы храбрый воин нашей бригады командир пулеметного расчета старший сержант Халмат Джалалов, ставший к концу войны полным кавалером этой самой почетной солдатской награды.