Соскочив с машины, я на радостях обнял ее.
От одного сознания, что встретилась эта маленькая белокурая девушка, прошедшая вместе с нами путь от Киева до Берлина, хотелось по-мальчишески прыгать, кричать, смеяться. Раз Машенька Сотник стоит на своем посту, значит, не потребуются больше ни карта, ни компас, никакие ориентиры: она все знает, все расскажет.
Не ожидая вопросов, девушка сообщила, куда ушла бригада и где она находилась минувшей ночью.
- Откуда ты все знаешь, ты же не была там?
- Сегодня утром встретила здесь раненого комбата Федорова. Он и рассказал. Бои идут упорные. Фаустники расстреливают наши танки из окон, из подворотен, с чердаков. Убит командир батальона Сафронов, ранен заместитель командира корпуса генерал Якубовский.
- Иван Игнатьевич?
- Да, он самый.
Я мысленно перенесся в прошлое... Мой боевой путь пересекался с дорогой, по которой шла 91-я танковая бригада И. И. Якубовского, на Днепре, под Киевом и Фастовом, на Висле. Слава его бригады гремела на нашем фронте. В период наступления командарм П. С. Рыбалко использовал 91-ю бригаду на главном, решающем направлении, она всегда являлась силой, которую бросали в бой в самый кризисный момент. В обороне же 91-я бригада была надежным щитом, прикрывавшим танкоопасные направления.
П. С. Рыбалко любил танкистов Якубовского и глубоко уважал комбрига. "Там, где Якубовский, там я спокоен, там непременно будет успех", частенько говорил командарм. И это было действительно так.
Мне самому не раз приходилось быть в подчинении генерала Якубовского: в Висло-Одерской операции, например, он являлся заместителем командира нашего 7-го гвардейского танкового корпуса. Кроме того, ему постоянно приходилось возглавлять корпусные и армейские оперативные подвижные группы, в составе которых нередко действовала и 55-я танковая бригада.
Ивана Игнатьевича уважали начальники и любили подчиненные. Волевой, безудержно храбрый командир, он отличался решительностью в своих суждениях и действиях и был беспредельно внимателен к людям. Личной отвагой и смелостью Якубовский нередко ставил себя в опасное положение. Но, невзирая ни на что, рвался вперед, и только вперед. И не случайно за плечами у него остались крупнейшие сражения Великой Отечественной войны. Защитник Москвы, один из героев Сталинграда, участник Курской битвы, боев за Киев, Висло-Одерской операции. И надо же случиться такому: выйти из строя на подступах к Берлину, накануне окончательной победы над врагом...
Все эти мысли вмиг пронеслись в голове. На какое-то время я забыл, что стою на дороге рядом с добрым нашим другом регулировщицей Машей Сотник и что мне необходимо выяснить, как попасть в штаб армии.
К счастью, нашу регулировщицу сменила на посту ее напарница. Маша села в машину, чтобы показывать дорогу на КП. Сообщив одним духом все новости, девушка вдруг приумолкла и задумчиво произнесла:
- Как хочется побывать в Берлине...
- Обязательно побываешь, Машенька. Там мы отпразднуем нашу победу...
У шлагбаума нас встретил офицер. Он привел нас к домику начальника штаба армии. Дмитрий Дмитриевич Бахметьев познакомил меня с обстановкой, показал район, занимаемый нашим корпусом.
- А где бригада - точно не знаю, - прямо сказал генерал Бахметьев. - Но полагаю, что севернее Цоссена и должна уже подходить к Тельтов-каналу.
Начальник штаба позвонил командарму. Рыбалко передал, что ждет меня на КП.
В тот же день по разбитым дорогам, лесным просекам, петляя вокруг немецких населенных пунктов, мы добирались до своих войск. Продвигались медленно, все время обгоняя колонны машин, артиллерию разных калибров. Навстречу, уступая нам дорогу, шли люди - мужчины и женщины, подростки и дети, еле плелись старики. Оборванные, разутые, обросшие люди смотрели на войска, двигавшиеся на Берлин, приветственно махали руками, поднимали сжатые кулаки. Эти люди прошли через большие испытания. Они работали на заводах Берлинского района, сидели в тюрьмах, находилась в концлагерях. Напряженно всматриваясь в лица, я искал среди них моих без вести пропавших братьев, искал своих сестер. Я понимал несбыточность своих надежд, знал, что братья и сестры погибли, но такова уж природа человека - всегда хочется верить в лучшее.
Сколько же людей с оккупированных территорий было согнано в фашистскую Германию! Марш-поход освобожденных невольников начался еще в январе, когда наступление наших войск распахнуло ворота концентрационных лагерей и тюрем. Мы тогда находились в Польше и освобождали узников Майданека, Освенцима и многих других концлагерей и фабрик смерти. С тех пор прошло более четырех месяцев, а все еще не иссяк бесконечный людской поток. На меня, видевшего много несчастий на войне, самое гнетущее, самое тяжелое впечатление производили эти люди - беспомощные, исстрадавшиеся.
"Виктория!", "Вив ля пэ!", "Победа!", "Фриден!" - раздавалось на различных языках. Слушая эти возгласы, видя радость на изможденных лицах, я думал о том, сколько бед принесла нам война, сколько крови и жизней она забрала. Да, много пережил каждый фронтовик. Но ради освобождения человечества, ради нашей победы над фашизмом, ради вот этих возвращенных к жизни узников стоило пройти через все испытания.
Наш "виллис" полз на север по запруженным дорогам. Теперь не было надобности узнавать направление у встречных офицеров и регулировщиков. Ориентиром служило озаренное пожарами небо, усиливавшаяся артиллерийская канонада. Над нами проплывали в сторону Берлина сотни самолетов, глухие взрывы фугасных бомб слышны были за десятки километров.
Без особого труда мы разыскали дорогу на КП командарма. В просторной комнате заброшенного особняка я снова увидел Павла Семеновича Рыбалко. Рядом с ним стоял незнакомый генерал с жгучими черными глазами и седеющей головой. Я растерялся, не зная, кто из них старший: оба генерал-полковники. Шагнул в сторону командующего. Рыбалко не дал мне закончить рапорт, крепко пожал руку, обернувшись к окружающим, подмигнул:
- Я же говорил, что Драгунский не опоздает. Солдатское чутье и на сей раз его не подвело. - И, обращаясь к стоявшему рядом генерал-полковнику, который оказался командующим артиллерией фронта, сказал: - Это командир пятьдесят пятой бригады. Был в госпитале. Подоспел вовремя. Все боялся, что опоздает к началу боев за Берлин... Войдет туда в числе первых - вторую Золотую Звезду получит, а не войдет - отберем и ту, что имеет.
Все находившиеся в комнате рассмеялись. Командарм еще раз осмотрел меня с головы до ног:
- Вид у вас хороший. Курортный. А теперь - за дело. Время не терпит.
Он подвел меня к столу, на котором распластался крупномасштабный план Берлина. Четко выделялись на нем квадраты улиц, площади, стадионы, станции метро, рейхстаг и имперская канцелярия. Голубые дорожки Тельтов-канала и Шпрее, петляя змейкой, извивались по окраинам, вползали в город и терялись где-то в лабиринтах улиц. Перед глазами мелькали названия окраин и предместий. К западу тянулись сплошные леса и озера.
- Все это придется брать. Наша армия нацелена на юг Берлина и на его западную часть. Немцы готовились встретить войска маршала Жукова с востока, а мы еще ударим с юга, по самому чувствительному месту - во фланг.
Жирные стрелы на карте выводили 9-й механизированный корпус генерала Сухова к восточной части Берлина, две небольшие стрелки протянулись навстречу 1-му Белорусскому фронту - 8-й гвардейской армии Чуйкова и 1-й танковой армии Катукова. 6-й танковый корпус Митрофанова всеми своими бригадами шел прямо на север - к центру Берлина, к Тиргартену. Я нетерпеливо шарил глазами по карте в поисках своего 7-го корпуса, нашей бригады. И не сразу нашел пунктирную линию среди множества кружочков и стрел.
Начальник оперативного отдела армии, мой старый знакомый по академии, двухметровый богатырь Саша Еременко, протянул через мою голову огромную ручищу.
- Вот здесь ваша бригада, - показал он по карте. - Вчера ночью она уперлась в Тельтов-канал: перед самым носом у танкистов гитлеровцы взорвали мост.