"Соединиться сегодня же с войсками 1-го Белорусского фронта!" Как только этот приказ был передан по батальонам, ротам, экипажам - все вокруг завертелось.
Серажимов и его разведчики в неизменных маскхалатах, взяв направление на Рулебен, нырнули в огненную бездну. Вслед за ними выступил, повернув на Рейхштрассе, батальон Гулеватого, усиленный автоматчиками Старухина, тяжелыми танками и самоходками, оказавшимися у нас под руками. Рейхштрассе должна была вывести бригады к Шпрее, в наиболее вероятный район соединения с соседями, которые шли нам навстречу.
И в этой сутолоке, в этом бурлящем водовороте людей и техники все-таки выдалась свободная минута, которой мы воспользовались, чтобы хоть наспех позавтракать на лобовой броне танка, заменявшей стол. Неизменный котелок гречневой каши и кружка крепкого котлового чая утолили голод и жажду, разогнали сон, который начал одолевать нас.
Мы стояли с Дмитриевым, приткнувшись к корме танка. Теплый воздух, струившийся из-за жалюзи мотора, приятно обогревал нас в то прохладное утро. Шалунов, подкрепившись, уже возился неподалеку с радиостанцией. У этого неутомимого труженика было немало хлопот и забот: получить донесения от ушедших на север подразделений, докладывать в штаб корпуса о каждом нашем шаге, любой ценой найти 56-ю танковую бригаду, которая должна была находиться правее нас и вести бои западнее Шарлотенбурга.
Александр Павлович грел руки, протянув их к мотору, и мрачно молчал. Он был непривычно задумчив. Я, пожалуй, впервые видел начальника политотдела таким притихшим. Очевидно, и на нем сказались беспрерывные бои, которые вела бригада около двух недель подряд.
Осторожно потянул его за рукав:
- Спишь?
- Нет, думаю.
- О чем?
- Нашла на меня какая-то меланхолия. Никогда этого не бывало. А вот на финише, в самом Берлине, призадумался. - Дмитриев обернулся ко мне, провел ладонью по своему крупному лицу, вытащил кисет, не спеша отсыпал в кусочек газеты махорку, закрутил козью ножку и после небольшой паузы продолжал: Думаю о том, как нелегко дается нам победа. Сколько хороших ребят погибло!.. Шли они с нами через поля России, через степи Украины, через польские земли. Добрались до Германии, до Берлина. А на пороге победы выходят из строя один за другим. Пуля, известно, дура, она не разбирает, может задеть любого. А все-таки обидно. Только что мне доложили: погиб Вердиев...
Это известие потрясло меня. Несколько дней назад были ранены заместитель командира бригады Герой Советского Союза Иван Емельянович Калеников, командир батальона Петр Еремеевич Федоров, мой земляк с Брянщины старшина Николай Никитович Новиков. Не избежал ранения под Берлином заместитель командира нашего корпуса дважды Герой Советского Союза генерал Иван Игнатьевич Якубовский и многие-многие другие, кого я хорошо знал по совместным боям, а потому еще больше переживал за них. И вот еще одна утрата - пал на поле боя Герой Советского Союза Авас Вердиев. Грустные мысли, одолевшие меня, видно, не давали покоя многим, если не всем фронтовикам. Вот и Дмитриев говорит о том же. Обидно терять самых храбрых воинов в последних боях на улицах вражеской столицы. Но и избежать этого невозможно. Кто лучше их, ветеранов, может выполнить любое задание?! Война без жертв не бывает. В наших силах лишь сделать так, чтобы жертвы эти были сведены до минимума.
- Вот что, Александр Павлович! Поговорил бы ты с командирами, политработниками, танкистами о необходимости проявлять осторожность, предусмотрительность. Война кончается. Это ясно всем. А в такой ситуации люди часто идут на необоснованный риск.
- Бесполезно, Давид Абрамович... Я уже с начальником штаба договаривался, чтобы Героев Советского Союза Новикова и Вердиева держать при штабе в комендантском взводе. Поручили им охрану Знамени. Только ничего из этой затеи не вышло. Новиков все равно подался к разведчикам, Вердиев ушел в свой батальон автоматчиков. А что касается наших политработников - сами знаете, разве их удержишь? Немченко убит, Маланушенко, получив тяжелое ранение, наотрез отказался ложиться в госпиталь.
- Выходит, мы с вами бессильны навести порядок в бригаде, остудить горячие головы?
- Выходит, так! - бодро откликнулся Дмитриев. - Ничего мы с вами не сделаем. Люди хотят любой ценой ускорить окончательный разгром врага и вернуться домой.
Это было действительно так. Храбрость и мужество советских воинов стали нормой поведения в бою, проявлялись ежеминутно. Многие в азарте боя пренебрегали опасностью и нередко расплачивались за это жизнью. Нам с Дмитриевым был понятен этот порыв, обоим было известно, что храбрость трудно ввести в рамки дисциплины. Да, мы это знали. Но каждый фронтовик отлично понимал: путь к победе, путь на Родину лежит через Берлин. И все же сообщение о гибели сержанта Вердиева очень взволновало меня. Я хорошо знал его, хотя в бригаде насчитывалось около полутора тысяч человек и трудно было запомнить каждого. Люди приходили и уходили. Каждый бой, каждый отвоеванный у врага город, каждый прыжок через водный рубеж уносили немало человеческих жизней. Часто менялись командиры подразделений. Некоторым из них привелось командовать своими взводами и ротами совсем недолго... Вместо выбывших с маршевыми ротами приходили другие. Не мог я, конечно, запомнить всех сержантов и рядовых. И все-таки встречались люди, которых трудно было забыть даже спустя долгие годы. К их числу относился Авас Вердиев, спокойный парень с жгучими, черными глазами и нависшими над ними густыми бровями.
Старший сержант пулеметчик Авас-Гашим оглы Вердиев, которого мы называли Авасом Касимовичем, родился и вырос в Азербайджане, в далеком горном Лачинском районе, в селе Махсутму. В памятном сорок первом он воевал на Западном фронте под Смоленском, затем оборонял Москву, а зимой сорок второго участвовал в боях на Калининщине.
В нашу танковую бригаду Вердиев прибыл после ранения, в разгар битвы на Правобережной Украине.
Впервые я встретился с ним в июне 1944 года, когда вернулся после тяжелого ранения в родную 55-ю гвардейскую бригаду и мне представляли личный состав.
- Дельный пулеметчик. И смелости необыкновенной, - сказал тогда о Вердиеве командир мотобатальоиа.
Бои шли севернее Львова. В местечке Куликов засела большая группа гитлеровцев. Авас вывел свое отделение дворами и огородами им в тыл, разбил два пулемета, уничтожил всех солдат вражеской группы, захватил минометную батарею и обеспечил продвижение главных сил батальона...
Оставив Львов далеко позади, наши танки мчались к реке Санок, нам предстояло добраться до Вислы. Мой "виллис" то и дело проваливался в трясину и с большим трудом поспевал за танками. Оврагами, лесными тропами, по бездорожью мы подкрадывались к Висле и 30 июля 1944 года вышли на ее берег.
Переправочных средств для переброски танков не оказалось. А соблазн перепрыгнуть через Вислу был огромный, тем более что немцы совершенно не ожидали выхода наших войск у Мохува. Под руками у нас в первый момент была только залатанная рыбацкая лодка, и Вердиев с пятью солдатами пустился на ней через бурную, капризную Вислу. Покружив в волнах, лодка благополучно ударилась носом о берег. А там начиналась лощина, виднелись высокие холмы. Отделение Вердиева скрылось из глаз. Пулеметные очереди и дробь автоматов вскоре возвестили о том, что Вердиев со своими людьми вступил в бой. Несколько часов дрались храбрецы, не подпуская немцев к реке. Этого времени было достаточно, чтобы на тот берег переправился весь батальон автоматчиков. Вслед за ними на крохотный плацдарм на паромах поплыли танки. Трогательной была встреча танкистов с отделением Вердиева. На западном берегу польской реки я расцеловал уже ставшего мне дорогим Аваса Касимовича.
Во время тяжелых боев на сандомирском плацдарме, оглушенный, контуженный, Авас сражался как пулеметчик и автоматчик, когда в его отделении осталось всего два человека.
Одним Указом Президиума Верховного Совета СССР пулеметчику Авасу Вердиеву, разведчику Николаю Новикову и мне было присвоено звание Героя Советского Союза.