- Тебя вызывают к Рыбалко, - сказал командир корпуса.
- По какому поводу? - встревожился я.
- Подробностей не знаю, - замялся Василий Васильевич. - Скажу одно: тебе предстоит сдать бригаду и выехать в Москву.
- Как я оставлю бригаду? Прошу вас, не делайте этого.
- Да ненадолго, - смягчился генерал Новиков. - В такую командировку я бы пошел даже пешком... Так не забудь: быть у командарма в десять утра.
Утро, когда я ехал в штаб армии, было каким-то сказочным. Сквозь кроны деревьев виднелась узкая полоска голубого неба, солнечные зайчики прыгали по траве и сухим прошлогодним листьям. Проскочив лес, мы оказались на огромной аллее, по сторонам которой цвели фруктовые деревья. Лучи солнца ласкали лицо. Кругом стояла звонкая тишина. Машина, послушная моей воле, будто плыла по сверкающему асфальту.
На подходе к Мельнику, где размещался штаб армии, я передал руль шоферу: Рыбалко не прощал офицерам малейшего ухарства. Регулировщик указал нам дорогу к особняку, утопавшему в зелени и цветах. Через минуту мы были у цели. Командарм встретил меня радушно. В гостиной я увидел Мельникова, Бахметьева, Капника, Никольского и многих других.
Церемония вручения ордена Суворова длилась недолго. Я был смущен и вместо уставных слов "Служу Советскому Союзу!" выпалил: "В следующий раз буду воевать лучше". В комнате раздался басистый хохот члена Военного совета Семена Ивановича Мельникова:
- Драгунскому, видно, хочется воевать еще, - заметил он. - Мало ему, наверное, досталось в этой войне.
Вместе с орденом командарм вручил мне письмо Михаила Ивановича Калинина - такой порядок был заведен в годы войны при вручении полководческих орденов.
- Это еще не все, - пожав мне руку, сказал Рыбалко. - Военный совет решил направить вас в Москву на Парад Победы. Будете возглавлять танкистов нашей армии. Как смотрите на это?
Не зря, видимо, говорят, что люди глупеют от неожиданного счастья, свалившегося на них. Так, по крайней мере, случилось тогда со мной. Только этим могу я объяснить то, что в ответ на слова командарма произнес несусветную чушь:
- Боюсь, без меня в бригаде такое начнется... Рыбалко укоризненно поглядел на меня и сказал:
- Не набивайте себе цену. А вы, Дмитрий Дмитриевич, вызовите на всякий случай Слюсаренко, Шаповалова и Архипова... Может, и вправду оставим Драгунского, а то еще развалится пятьдесят пятая бригада...
Я стоял перед командармом, не смея поднять глаз, и чувствовал себя как нашкодивший школьник.
Выручил Мельников, который понял мое состояние, понял, что я, не подумавши, брякнул глупость.
- Павел Семенович, - сказал он командарму, - что же тут худого, если командир о людях печется? Дел у них сейчас много, солдаты после войны трудно переживают переход на новые условия. Мне кажется, не стоит менять кандидатуру...
Мельникова поддержал Бахметьев:
- Разрешите, Павел Семенович, я пойду с Драгунским в штаб. Там и решим все вопросы.
Я воспрянул духом.
- Ну как? - спросил Рыбалко, вплотную приблизившись ко мне.
- Извините, товарищ командующий... Сам не знаю, как это у меня вырвалось... Даю слово, что не посрамим славы танкистов...
- Вот это настоящий разговор. - Генерал положил мне руку на плечо: Идите с Дмитрием Дмитриевичем, готовьтесь. Завтра к вечеру с сотней молодцов быть в Дрездене. Да смотрите перед маршалом Коневым не подкачайте!
* * *
В одном из уцелевших военных городков Дрездена на огромном плацу бывшего юнкерского училища застыли батальоны сводного полка 1-го Украинского фронта. Ожидали прибытия на генеральный смотр командующего фронтом. Волновались. И больше всех, пожалуй, три полковника - Зайцев, Демидов и я.
Накануне, производя разбивку по батальонам и ротам, определяя наши места в общем строю, генерал армии Иван Ефимович Петров заметил, что мы все трое не подходим для участия в параде из-за малого роста.
Теперь мы с другом командиром танковой бригады Василием Ивановичем Зайцевым и товарищем по несчастью кавалеристом Демидовым, расстроенные, ждали решения маршала Конева.
А рост у всех троих действительно подкачал, это было особенно заметно при сравнении с другими кандидатами на участие в параде. Сводным полком командовал высокий, стройный, изящный и подтянутый генерал Глеб Владимирович Бакланов. Батальон пехотинцев возглавлял рослый красавец генерал Иванов. Артиллеристов вел генерал Сергей Сергеевич Волкенштейн, отличавшийся и ростом, и выправкой. Внешность Александра Ивановича Покрышкина, стоявшего на правом фланге сводного батальона летчиков, также отвечала всем необходимым требованиям. И только мы выглядели какими-то недомерками...
Протяжная команда "Смирно!" вернула меня к действительности. Командующий фронтом в сопровождении начальника штаба и командира сводного полка медленно проходил вдоль фронта. Маршал останавливался перед каждым батальоном, здоровался, пристально всматривался в лица солдат и офицеров, многих узнавал.
Очередь дошла до нас. Сердце мое билось учащенно, когда я представлял танкистов сводного батальона. У Конева было приподнятое настроение: он улыбался, шутил и остался доволен внешним видом танкистов. Тут я и услышал, как генерал армии Петров спросил у Ивана Степановича:
- Товарищ маршал, каково будет ваше решение?
Я сразу понял, что Конева уже проинформировали по поводу нас. И действительно, командующий в упор посмотрел на меня, перевел взгляд на моего соседа Зайцева и вдруг широко улыбнулся:
- Иван Ефимович, оставим их командовать. Ребята подтянутые, стройные, а что ростом не вышли, так это не их вина... Когда эти командиры бригад первыми входили в Берлин и Прагу, мы не измеряли их рост. К тому же им не в строю стоять, а идти впереди. Поглядите на их награды - не мундиры, а иконостасы...
Ночью меня вызвал начальник штаба фронта генерал армии И. Е. Петров:
- Командующий назначил вас начальником эшелона. На вас возлагается задача доставить подразделения сводного полка в Москву организованно и без всяких происшествий.
* * *
Длинный железнодорожный состав, погромыхивая на стрелках, увозил наш полк в Москву, на Парад Победы. Часами простаивал я у окна вагона: передо мной мелькали в обратном порядке те места, по которым совсем недавно мы шли с боями на запад.
Кончался май, вокруг все зеленело и цвело. Пробуждалась жизнь. Наша страна поднималась из руин. Поезд мчал нас по Украине.
На станцию Львов мы прибыли в первом часу ночи. Несмотря на позднее время, из всех вагонов высыпала люди: те, кто в прошлом году освобождал этот город, ринулись на привокзальную площадь. Десять месяцев назад я тоже участвовал в боях на Львовщине, а потому с удовольствием влился в людской поток. Привокзальная площадь и прилегающие к ней улицы были залиты огнями. Город показался мне необычайно прекрасным.
- Какая красота! Веришь, впервые за годы войны вижу освещенные улицы... - с восторгом произнес рядом какой-то летчик.
Времени до отхода поезда было еще много. Я заглянул в военную комендатуру станции, предъявил документы. Мне сделали соответствующие отметки.
Войдя в ярко освещенный зал ожидания и оглядевшись по сторонам, увидел надпись: "Телеграф". Захотелось, как бывало до войны, дать традиционную телеграмму: "Встречайте, еду..."
Но кому? Для отца с матерью такая телеграмма была бы вершиной счастья. Да нет их, ни отца, ни матери. Нет ни братьев, ни сестер - вся моя большая и дружная семья уничтожена войной...
С грустью вспомнилось, как я возвращался в родное село после боев на Хасане. Так же, как сейчас, стоял у окошка телеграфа и писал: "Еду домой, жив, здоров..."
На станции Новозыбков земляки устроили мне тогда теплую встречу. Народу было много. Со ступеньки вагона я увидел мать, вытиравшую слезы радости...
С тех пор прошло всего семь лет. Но какие это были годы!
Подошла моя очередь. Миловидная девушка протянула мне телеграфный бланк:
- Товарищ военный, поторопитесь. За вами выстроилась целая очередь.
Оглянулся: позади меня действительно уже образовался хвост. Отойдя от окошка, я не задумываясь написал на бланке: "Железноводск. Санаторий "Дом инвалидов". Моим лечащим врачам. Ура! Возвращаюсь на Родину. Ваш наказ выполнил: в Берлине был, следую на Парад Победы. Спасибо за возвращение к жизни. С победой вас, мои дорогие друзья..." - и поставил свою подпись.