Но страстное чувство безостановочного движения вперёд жгло кровь и сердце всей наступающей армии.
«Ничего, — говорили люди, — немцам тяжелей, немцам гибель».
И темпы этого не виданного в истории наступления были сказочно высоки. Оно шло днём и ночью, сокрушая опорные пункты немцев, перерезая пути отхода, седлая железнодорожные узлы и перекрещения дорог в глубоких тылах противника. Оно шло одновременно с востока на запад и с севера на юг, в гармоничном сочетании этих двух движений, каждый раз отрубая новые и новые участки немецкой обороны, превращаясь в систему окружений, полуокружений, стальную, умную сеть, в которой гибли немецкие части со своей техникой и живой солдатской силой.
Командование, управлявшее сложным наступательным боем в его наиболее совершенной и трудной форме — обхода, охвата и окружения в необычайных условиях бездорожья и распутицы, — делило с бойцами всю тяжесть жизни под вечным дождём и талым снегом, в непроходимой грязи степных просторов. Штабы, погружённые на виллисы, буксировались цугом тяжёлыми танками и тракторами. Бывали дни, когда генералы шли пешком десятки километров. Однажды, когда застрявший в грязи вездеход отказался итти, корпусной командир Глазунов погрузил переносную рацию на сопровождавших его радистов, по-солдатски подвернул за пояс полы шинели и пешком ушёл вперёд, управляя по радио боем своих дивизий. Постоянная, нерушимая связь с войсками была высшим законом для командиров дивизий, и не было таких трудностей, которые могли бы нарушить эту связь.
Великую услугу наступающим войскам оказали самолёты «У-2». Они не только перебрасывали штабных командиров, доставляли срочные приказы и донесения, но и подвозили патроны пехоте, снаряды и мины артиллеристам и миномётчикам. Трудно даже понять, как удавалось трудолюбивым и скромным чернорабочим нашей авиации отрываться от липкой и цепкой земли с импровизированных посадочных площадок. Но ведь это нужно было для победы, для наступления, — и это делалось вопреки всем законам механики и всему старому опыту.
Войска фронта наступали в тех районах, где реки особенно широко разливаются, чуя близость моря, образуя лиманы в своих устьях, где само море широко врезывается в глубь суши на многие десятки километров. Берега реки в нижнем течении низменны, болотисты, разливы щедры и необъятны.
И кто расскажет будущим поколениям о подвиге инженерных войск фронта, о понтонёрах, о сапёрах, об их святой работе, о великолепных народных талантах, о страстотерпцах, стоявших по пояс в ледяной грязи и по шею в ледяной воде, бивших сваи кувалдами и певших ещё песни при этом.
Кто запомнит эти сотни бродов, штурмовых мостиков, понтонных, паромных, лодочных переправ, капитальных мостов, по которым шли танки и тяжёлые корпусные пушки. Всё это строилось и воздвигалось со сказочной быстротой, строилось при далеко отставших табельных средствах. Полковник Ткаченко, державший когда-то самую страшную переправу мира — переправу 62-й армии на Волге, переправу льда и огня, рассказывал мне о переправах нашего сегодняшнего наступления. Всё использовалось для строительства мостов и переправ, всё, что было легче воды. Заборы, ворота, двери, старые лодки, столбы, металлические бочки из-под бензина, брошенные немцами, лёд и огромные бочки из-под виноградного вина — «весёлые бочки», как их называли сапёры, — всё шло в дело. Никто не верил в возможность навести мост через Днепр при нехватке и отсутствии отставших табельных средств. Но понтонёры верили полковнику, а Ткаченко верил в своих сталинградских сынов — и они навели мост длиной в восемьсот девяносто семь метров за тридцать восемь часов. И по этому мосту прошла артиллерия.
Не было страшней работы, чем строительство моста на Южном Буге. У сапёров был лишь ничтожный плацдарм на западном берегу, противник наседал, и сапёры строили мост не под огнём немцев, а в самом огне. Штормовой северный ветер помогал немцам: уровень воды резко изменился, пал на полтора метра. Топь казалась бездонной — пробная свая ушла на одиннадцать метров вглубь, как в тесто. Но мост был построен, и за трое суток полковник пропустил через него больше десяти тысяч обозных подвод. И вот уже позади Дон, и Северный Донец, и Днепр, и Ингулец, и Ингул, и Буг, и Днестр, и лиманы, и огромный лабиринт весенних рек, потоков, речушек…