Как ни странно, меблированных домов в ту пору в Папеэте не сдавали. Подыскав себе
подходящую виллу, люди шли на мебельный склад и брали обстановку напрокат. Такой
неудобный порядок возник, наверно, потому, что у съемщиков были самые различные
привычки и запросы. Например, чиновники колониальной администрации предпочитали
жить на европейский лад и окружали себя всякими столиками, зеркалами, гардинами и
салфеточками. В отличие от них постоянные поселенцы часто довольствовались
несколькими циновками заменяющими и стулья и кровать, да большим деревянным
сундуком для одежды и прочего имущества.
Гоген, можно сказать, основательно обставил дом, который снял неподалеку от
католической церкви. Он взял напрокат двуспальную кровать, два стола, четыре стула,
бюро, шезлонг и сундук. Стены украсил фотографиями Метте и детей и репродукциями
картин.
Чтобы найти клиентов и получше узнать местные условия, Гоген старался возможно
скорее расширить круг своих знакомых. Для этого он даже постригся и, в соответствии с
местной модой, надел белый полотняный костюм и крахмальный воротничок. (Губернатор
и другие высокопоставленные лица обязаны были повседневно носить черный сюртук.)
Что ж, белый костюм, хотя и был далек от идеала, все-таки лучше подходил для
тропического климата Таити. Гогену еще посчастливилось приехать в начале прохладного
сухого сезона, когда температура в полдень редко превышала тридцать градусов, а ночью,
как правило, понижалась до двадцати.
Довольно скоро Гоген уяснил себе, что три тысячи жителей этой провинциальной
дыры Папеэте делятся на множество различных групп и клик. Верхушку, как и во всех
колониях, составляли командированные чиновники и офицеры, которые привезли с собой
свои семьи и слуг. Обычно они служили на одном месте три года, после чего их
переводили в другую колонию. Эта группа, включавшая около ста человек, с известным
основанием считала себя не только политической, но и социальной и интеллектуальной
элитой. Во всяком случае, многие из них принадлежали к знатным семьям. Поэтому они
смотрели свысока на постоянных поселенцев, главным образом бывших солдат и
матросов, которые женились на таитянках и осели на острове. Большинство поселенцев
открыло магазины, лавки или трактиры, многие стали богачами. Всего «оседлых» было
около двухсот. Причем их основным пороком считались не столько грубая речь и
вульгарные манеры, сколько эгоизм и корыстолюбие. В свою очередь поселенцы обвиняли
военное и гражданское начальство в лени и чванстве. А то и в нечестности. Кроме того,
они единодушно считали, что все эти сменяющие друг друга приезжие службисты
возмутительно мало знают о местных условиях и, по справедливости, поселенцы сами
должны править двадцатью тысячами коренных жителей колонии. Вообще же они редко
бывали в чем-нибудь согласны между собой.
Впрочем, среди чиновничьего сословия тоже не было недостатка в интригах и
стычках, чаще всего из-за картофеля и таитянских девушек. Картофеля не хватало, ведь
это был импортный товар, к тому же плохо переносящий морские перевозки. А хозяйки не
могли допустить мысли о том, чтобы осквернить священную французскую кулинарную
традицию, заменив пом-де-фри с мясом бататом или иными полинезийскими
корнеплодами, и дошедшие в сохранности ящики картофеля становились предметом
жестокой и беспощадной борьбы. Что до таитянских девушек, то проблема была прямо
противоположного рода: их было слишком много, и чиновники слишком часто искали в их
объятиях утешение и отдых после выматывающих душу картофельных битв.
Светская жизнь чиновничьего сословия сводилась к нескончаемой череде
традиционных обедов, причем меню и размещение гостей за столом долго оставались
важнейшей темой всех разговоров в городе. В промежутках между зваными обедами
женщины сплетничали за чашкой кофе, а их мужья сплетничали, пили и играли в домино в
«Сёркл Милитер»; местные тузы сплетничали, пили и играли в домино в «Сёркл Юньон».
Всего красноречивее интересы местного общества характеризует то, что единственными
предприятиями в Папеэте тогда были винный завод, пивной завод, фабрика по
производству льда и фабрика освежающих напитков, которая выпускала преимущественно
содовую воду. Один из участников кругосветного плавания шведского фрегата «Ванадис»,
побывавший на Таити незадолго до Гогена, дополняет картину экономики лаконичной
справкой о торговле: «Из наших продуктов здесь можно увидеть только спички и
некоторое количество норвежского пива. Сами французы сбывают на островах почти
исключительно вино, коньяк и табак»46.
Два-три раза в год чиновники и местные тузы встречались на приеме у губернатора,
где без особого успеха пытались найти общую тему для разговора. В остальные дни года
они ограничивались холодными поклонами во время вечерних и воскресных прогулок на
колясках вдоль берега залива. Только одно объединяло две соперничающие группы
французов - глубоко укоренившаяся недоброжелательность к тремстам коммерсантам и
плантаторам английского и американского происхождения. Большинство членов этой
группы родились на острове и сочетались браком с членами самых знатных таитянских
семей, что, разумеется, делало их еще более могущественными и опасными. Гораздо
позднее возникла следующая группа, к которой французы и англосаксы относились
одинаково неодобрительно. Речь идет о трехстах китайцах; их двадцать пять лет назад
привез на остров один шотландец-мегаломан, который задумал за счет дешевой рабочей
силы сделать более доходным производство хлопка на своей плантации. Шотландец
прогорел, а кули поневоле пришлось остаться на острове. Понятно, на их долю досталась
самая примитивная и скверно оплачиваемая работа. Большинство стали портными и
уличными торговцами; некоторые держали мясные лавки или с великим трудом
выращивали овощи и корнеплоды на искусственно орошаемых клочках земли на окраине
города. Наиболее преуспевшие открыли мелочную торговлю или трактиры, где
завсегдатаями были туземцы и моряки. А два-три человека нажили на опиуме такие
деньги, что надеялись вскоре осуществить самое горячее желание каждого китайца,
достигшего преклонных лет: вернуться на родину со сбережениями, которых хватило бы
на роскошные похороны и дорогую гробницу.
Наконец, в Папеэте жило довольно много - около двух тысяч - более или менее
чистокровных полинезийцев. Хотя они числом вдвое превосходили всех европейцев и
китайцев вместе взятых, у этой группы не было почти никаких прав и почти никакого
национального самосознания. Примерно половину составляли женщины, которые вышли
замуж за европейцев, их дети и родственники, тоже переехавшие в город. Надо сказать,
что полинезийки очень неохотно вступали в брак с китайцами, ибо те обладали двумя
непростительными, на взгляд таитян, пороками: они были скупы и неопрятны.
Остальное туземное население Папеэте составляли многочисленные женщины и не
столь многочисленные мужчины, которые первоначально приехали сделать покупки,
развлечься и посмотреть чудеса большого города. Как это часто случается я в других
частях света, столичная жизнь настолько пленяла гостей из провинции, что они оседали в
городе и нанимались на работу, чаще всего слугами. Конечно, самые молодые, красивые и
предприимчивые женщины быстро открывали, что в Папеэте много солдат и матросов,
которые, наперебой предлагая им еду, вино, деньги, требуют взамен лишь то, что таитянки
в своей родной деревне безвозмездно дарили любому неженатому мужчине.