Голландии, в музее Кроллер-Мюллера в Оттерло) изображает «принца Аити». Но на Таити
никогда не было такого принца и «Аити» - всего-навсего таитянская форма французского
имени Аристид.
Несмотря на новый публичный провал, Гоген всего через две недели, к своему и
всеобщему удивлению, получил заказ на портрет. Смельчака звали Шарль Арно, его
хорошо знали на Таити, он прежде служил во французском флоте, потом ушел в отставку,
купил шхуну «Матеата» и теперь ходил на ней от острова к острову (а их во французской
Полинезии больше ста), скупая копру и жемчужниц и сбывая втридорога скверную водку,
муку и ситец. Капитан Арно заслужил весьма красноречивую кличку «Белый волк», и
восхищенные коллеги считали, что он надувает власти так же ловко, как туземцев. О нем
говорили, например, будто он не раз тайком переправлял в Америку жемчужницы,
собранные в запретных водах, а на обратном пути контрабандой ввозил в колонию
спиртные напитки.
Впервые Гоген встретил капитана в доме их общего друга Состена Дролле вскоре
после того, как Арно 18 марта вернулся с Туамоту. У двух бывших военных моряков было,
конечно, что вспомнить и о чем поговорить, и они быстро стали хорошими друзьями. И
ведь их объединяла не только многолетняя флотская служба: оба, каждый по-своему, были
пиратами, попирающими все условности. Видимо, капитан Арно неплохо заработал на
последнем плавании, так как он обещал Гогену огромный гонорар - две с половиной
тысячи франков за портрет своей жены78. Во всяком случае, так утверждает сам Гоген.
(Правда, в одном письме он уточняет, что речь шла «всего» о двух тысячах.) Скорее всего,
разговор с Арно происходил в баре, во время какой-нибудь веселой пирушки и капитан,
который и в хвастовстве мог с кем угодно потягаться, добавил лишний ноль, чтобы
произвести впечатление на присутствующих.
Во всем этом деле Гогена тревожила одна деталь: капитан Арно уже снова собирался в
путь, на этот раз на далекие острова Мангарева, и, как всегда, хотел взять красавицу-жену
с собой, поэтому выполнить заказ можно было только, когда они вернутся, то есть в мае. А
это означало, что Гогену еще почти два месяца предстоит побираться, так как и мартовская
шхуна (вернее, запоздавшая февральская), придя девятнадцатого числа, не привезла ни
писем, ни денег от его парижского агента.
Несколько дней спустя Гоген в письме Полю Серюзье - единственному, кроме Метте,
от кого он получил весточку с мартовской почтой, - поделился своими горестями: «Твое
письмо прибыло как раз в такую тяжелую минуту в жизни человека, когда нужно
принимать решение, хотя знаешь, что все равно, как ни решай, будет неудача. Короче
говоря, я сижу на мели, и все из-за вероломства Мориса. Остается только возвращаться
домой. Но как это сделать без денег? К тому же я хочу остаться, мое дело не завершено,
работа только-только начата, и я чувствую, что способен создать хорошие вещи. Да,
подвел меня Морис. Если бы он в самом деле отправил мне два заказных письма, как он
уверяет, я их непременно получил бы. (Все твои письма дошли.) И будь у меня еще
пятьсот франков (как раз те пятьсот, которые мне должен Морис), я бы перебился. У меня
есть договоренность, в мае я должен написать женский портрет за 2500 франков, но, к
сожалению, на эту договоренность я не могу твердо положиться. Буду делать все, даже
невозможное, чтобы продержаться до мая. Если тогда и впрямь доведется писать этот
портрет - уж я сделаю что-нибудь лестное в духе Бонна - и мне заплатят, я потом, наверно,
смогу получить еще один-два заказа и снова стать вольным человеком».
Как это ни парадоксально, главным положительным результатом вынужденных
поездок в город было то, что Гоген углубил свои крайне недостаточные познания о
таитянской культуре. Причем весьма прозаическим способом: он наконец-то открыл для
себя два широко известных этнологических труда. Один было не трудно найти, он вошел в
изданный в начале марта официальный ежегодник 1892 года, продаваемый за небольшую
цену в государственной типографии. Это была перепечатка статьи страниц на пятьдесят
под названием «Таитянское общество ко времени прибытия европейцев», впервые
опубликованной в 1855 году. Автор, французский военный моряк Эдмон де Бови, отбывая
в сороковых годах службу в новой колонии, расспросил многих старых вождей и местных
историков. Материал был в общем-то заслуживающий доверия, но, как это видно по
малому объему статьи, очень уж жидкий. Второй труд (его было гораздо труднее отыскать)
Гоген взял почитать у адвоката Гупиля, который доказал свое расположение к художнику,
купив его роскошное ружье. Речь идет о вышедшем еще в 1837 году известном всем
исследователям Южных морей двухтомнике с поэтическим названием «Путешествие на
острова Великого океана». Написал эту книгу французский коммерсант, впоследствии
консул, Жак Антуан Муренхут, фамилия которого говорит о фламандском происхождении.
Этот автор тоже попытался реконструировать картины прошлого, опираясь на беседы со
стариками, но он опрашивал их лет за пятнадцать до Бови. Литературным образцом
Муренхута был Шатобриан, о котором очень метко сказано, что он обладал «могучей
фантазией и блестящим стилем и соединял страстное красноречие с красочными
описаниями среды». Эта характеристика вполне подходит и к Муренхуту. Гоген был
настолько захвачен эпическим повествованием, что принял на веру все реконструкции и
толкования Муренхута, хотя среди них есть много ошибочных.
Любопытно в этой связи отметить, что Гоген без труда мог бы найти у местных
французов другие, более основательные этнологические труды, написанные по-английски.
Например, «Полинезийские исследования» Вильяма Эллиса, миссионера, который жил на
Таити в 1816-1822 годах. Не говоря уже о знаменитых записках капитана Кука, с
непревзойденной точностью и тщательностью описавшего таитянский быт и нравы еще
более ранней поры. Видимо, от этих книг Гогена отпугнуло недостаточное знание
английского79. Удивительнее другое: как он упустил из виду, что и в его время на Таити еще
были старики и старухи, которые знали немало мифов и преданий, песен и легенд. Самая
ученая среди них - семидесятилетняя Арии Таимаи Салмон, мать королевы Марау, жила в
соседней области Папара, у своего сына, вождя Тати, всего в девяти километрах от
Матаиеа.
Впрочем, недостаток предприимчивости Гогена можно объяснить. Арии Таимаи была
замужем за англичанином, поэтому она и все ее дети были ярко выраженными
англофилами. Роберт Луис Стивенсон и Генри Адамс были очень радушно приняты
семьей Салмон, и оба записали многие рассказы Арии Таимаи80. Другое дело неизвестный
нищий французишко, вроде Гогена, уже он-то вряд ли мог рассчитывать, что Арии Таимаи
пригласит его послушать исторические предания, тем более что он поселился у Тетуануи,
который был главным соперником и противником Тати Салмон и в политике и в делах.
В трудах Бови и Муренхута, как и можно было ожидать, Гогена особенно увлекла
глава о давно исчезнувшем обществе ариои. Члены этого общества, наверно, лучше и
полнее, чем кто-либо когда-либо на свете, осуществили идеал свободной любви. Все
мужчины и женщины, входившие в этот союз, имели неограниченное право на половые
связи друг с другом. Несмотря на свободную мораль, общество представляло собой
организацию с такими же строгими правилами, как какой-нибудь религиозный орден;
собственно, оно и было таким орденом. Ариои считали себя апостолами бога Ора и