33.
На многих ксилогравюрах и картинах можно увидеть изображения могучих идолов, но они
выдуманы Гогеном, на Таити ничего похожего не было.
62.
Три таитянки на желтом фоне. 1899 (Три таитянские женщины на желтом фоне, Эрмитаж, инв. №
7708). У Гогена на разных картинах можно увидеть одни и те же лица. Эти фигуры есть и на «Фаа
Ихеихе».
34.
Гоген в своей мастерской на улице Версинжеторикс в начале 1894 г. Слева стоят Вильям Молар и
«яванка» Анна.
35. Когда Гоген вернулся на
Таити, Анна успешно продолжала работать моделью в Париже. В частности, она позировала для
Альфонса Мухи, который и сделал этот снимок примерно в 1898 г. Фотография любезно
предоставлена Иржи Мухой, живущим в Праге.
24.
Наве наве моэ. Сладкая дремота. 1894 (Чудесный источник. Эрмитаж, инв. № 6510). Эту типичную
таитянскую вещь Гоген написал во Франции после первой поездки на Таити. Лишнее
свидетельство того, как мало он зависел от внешних импульсов и как он черпал вдохновение в
мысленных образах.
ГЛАВА VII. На ложном пути
Иллюстрации были готовы, главы для книги написаны, и теперь ничто не удерживало
Гогена в Париже. Благодаря наследству он, в виде исключения, мог делать что захочется.
Казалось бы, самое подходящее время отправиться в Копенгаген и поговорить начистоту с
Метте. Поступи он так, они, наверно, помирились бы. К сожалению, Гоген никак не мог
заставить себя сделать первый шаг. Или просто решил отложить свое покаянное
путешествие до лета, когда у детей будут каникулы и он сможет увезти всю семью на
какой-нибудь красивый тихий курорт подальше от Копенгагена и чопорных родственников
Метте. Мы не знаем, что он думал в глубине души. Во всяком случае, когда Гоген в начале
мая 1894 года, напоследок еще раз призвав Мориса поскорее закончить свои лирические и
критические главы для «Ноа Ноа», покинул Париж, поезд увез его не на север, а в Бретань.
Заодно он совершил еще одну глупость, взяв с собой Анну, которая в свою очередь взяла с
собой обезьянку.
Гоген рассчитывал, что Мари Анри, его старая хозяйка в Лё Пульдю, и на этот раз
примет его с распростертыми объятиями. Но оказалось, что она продала свою гостиницу,
вышла замуж и переехала в другую деревню. И когда Гоген зашел к ней, чтобы вспомнить
былое, а кстати взять картины и скульптуры, которые оставил, поспешно покидая Лё
Пульдю в ноябре 1890 года, Мари наотрез отказалась вернуть их. Ее супруг смекнул, что
эти вещи если не сейчас, то в будущем станут ценными136. Возмущенный такой подлостью
Гоген пригрозил обратиться в суд, а так как она продолжала упираться, исполнил свою
угрозу.
Во всей округе из его старых друзей остался только Шарль Филижер. Он по-
прежнему писал мадонн и хроматические кубистские композиции, но стал настоящим
затворником и днем вообще не выходил из дому. И, к сожалению, в грязной холостяцкой
комнатушке, которую он снимал на уединенном хуторе, не было места для нежданных
гостей. Погостив немного у снимавшего дачу в Лё Пульдю польского художника Сливин-
ского, знакомого по ресторану мадам Шарлотты, Гоген отправился дальше в Понт-Авен.
Мадам Глоанек, которая расширила и модернизировала свой пансионат, приняла его куда
радушнее и с присущей ей услужливостью постаралась сделать все, чтобы ему, Анне и
обезьяне было хорошо. Большинство ее постояльцев, как и прежде, были художники с
моделями или женами, или без оных. Вскоре Гоген опять был окружен живописцами,
которые жадно и благоговейно слушали его речи, меж тем как увенчанные лаврами
«академики» с завистью косились на него и всячески прохаживались по его адресу.
Самыми внимательными слушателями Гогена были Мортимер Менпес и
тридцатичетырехлетний ирландец Родерик О’Конор, а также молодой и одаренный
французский художник Арман Сегэн. Вот что сообщает о себе сам Менпес: «Живописец,
гравер, острослов и стрелок, родился в Австралии, в среде, далекой от искусства.
Образование: номинально - средняя классическая школа в Аделаиде, действительно -
школа жизни, по собственной системе. Его карьера живописца началась, когда ему
исполнился год, продолжает писать до сих пор. На его счету больше персональных
выставок в Лондоне, чем у любого из ныне здравствующих художников; в том числе
выставки «Красивые женщины» и «Красивые дети»137.
Дочь Менпеса делится впечатлениями о жизни в пансионате мадам Ле Глоанек в те
годы: «Художники отпускали волосы и бороду. День за днем они носили одни и те же
испачканные красками старые вельветовые куртки, мятые широкополые шляпы, широкие
фланелевые рубахи и грубые деревянные сабо, выстланные соломой... В столовой...
косматые мужчины сидели по обе стороны длинного стола, накладывая себе пищу из
общей миски и макая огромные ломти хлеба в соус на своих тарелках... Три года, что он
(Мортимер Менпес) пребывал на этом духовном поле битвы, не прекращалась борьба
убеждений. Каждый был фанатически предан тому или иному модернистскому течению...
«Примитивисты» любили веселье. Их знаком отличия были трости с резьбой,
выполненные маори с Новой Зеландии. Трости вдохновляли их»138.
Родерик О’Конор, как и Менпес, родился в 1860 году. Вот вкратце его биография:
недоучившись в Англии, в 1881 году приехал в Антверпен, где занимался два года, после
чего попал в Париж. В 1889 и 1890 годах участвовал в выставках «Салона независимых»,
причем во второй раз экспонировал целых десять произведений. В начале девяностых
годов каждое лето проводил в Понт-Авене. Одаренный художник, он, однако, плохо владел
выразительными средствами и сам это понимал. О’Конор был широко образован, начитан
в французской и английской литературе, хорошо знал латинскую древность. Он был
рьяный собиратель книг, с разбором скупал современную французскую живопись, а также
японские и индийские скульптуры. Он музицировал, но, кажется, его игра на скрипке мало
кого приводила в восторг. У О’Конора было достаточно денег, чтобы он мог пренебречь
невниманием со стороны торговцев картинами. Любимец женщин, он часто менял
любовниц, но всегда жил один и не позволял любви влиять на отношения с друзьями139.
Нетрудно понять, почему Гогену пришелся по душе ирландец и почему О’Конор в
свою очередь быстро стал таким же верным другом Гогена, как Сегэн, о котором мы
только и знаем, что он был не по годам развит, одарен, впечатлителен - и беден140. Нужно ли
подчеркивать, что они удивительно напоминали двух прежних любимых учеников Гогена -
Мейера де Хаана и Эмиля Бернара. Словом, внешне его жизнь в Понт-Авене мало чем
отличалась от той, которую он вел в Бретани в свои предыдущие приезды. На деле же все
было иначе, ведь позади было столько провалов, а впереди - столько проблем. Он писал
мало и неудачно, большую часть времени бесцельно бродил по полям и дорогам.
Двадцать пятого мая Гоген вместе с Сегэном, О’Конором и Жордэном, тоже
художником, отправился за пятнадцать километров в маленький рыбацкий поселок
Конкарно; с ними были и дамы. Но здешние жители, в отличие от поднаторевших в
вопросах культуры понтавенцев, еще не привыкли к зрелищу причудливо выряженных
художников и моделей. И вскоре за четырьмя парами уже тянулся хвост ехидных
мальчишек. Да и моряки не удержались от громких язвительных замечаний, когда
компания шла мимо одного из многочисленных кабачков на набережной. Жордэн