звуки «Мадам Анго», под свист и сопение паровых труб. О ужас! Одна из прелестниц
оказалась настолько неблагоразумной, что соскочила на ходу, и покатился по траве клубок
коричневых конечностей и черных волос. Две другие судорожно цепляются за коней, лица
- как мел. Четвертая, самая юная, плачет и зовет маму. Но вот машина остановилась, и их
ссаживают, довольных и потрясенных. Забавы фарани не менее ужасны, чем их пороки»155.
Еще более нелепо и неуместно выглядели многочисленные велосипедисты. Среди них
преобладали одетые по-спортивному французы, но и таитянки с развевающимися
платьями и волосами носились по ухабам и рытвинам. На газонах вокруг резиденции
губернатора правительственные чиновники увлеченно занимались другим модным
спортом, более подобающим джентльменам, а именно - лаун-теннисом, который ввел на
острове энергичный начальник Управления внутренних дел Гюстав Галле. В искусстве и
культуре тоже произошел сдвиг, об этом говорило и регулярно печатаемое в
четырехполосном еженедельнике «Мессажер де Таити» объявление:
«ИЗЯЩНЫЕ ИСКУССТВА В КАЖДЫЙ ДОМ!
Нам доставляет удовольствие настоящим предложить нашим читателям четыре
превосходных олеографии знаменитых картин Ж.-М. Милле: «Анжелюс», «Сбор
колосьев», «Сеятель» и «Молодая пастушка», которые так превосходно изображают
сельскую жизнь на фоне, дышащем здоровой и свежей поэзией.
Каждый помнит долгие странствия «Анжелюса» - сперва в Америку, где за него было
предложено целое состояние, потом обратно во Францию, когда картину выкупили за 700
тысяч франков. И, конечно, каждый захочет получить настоящую факсимильную
репродукцию этой и трех других картин, которые, хотя и менее известны, вполне
заслуживают чести стоять с ней рядом.
Копии сами по себе являются произведениями искусства и где угодно привлекут
внимание. Их высота 42 сантиметра, ширина 52 сантиметра, и, чтобы получить их по
почте, достаточно уплатить вперед три франка за одну картину, пять франков за две или
девять за все четыре».
Судя по тому, что объявление не сходило со страниц еженедельника, дело было
выгодным; другими словами, в области удовлетворения потребностей горожан в духовной
пище у Гогена появился опасный конкурент. Где вы найдете дурака, который отдаст сотни
франков за картину какого-то мазилы, если можно получить превосходные репродукции
знаменитых шедевров по три франка штука?
Сытый по горло всеми этими «достижениями» цивилизации, Гоген воспользовался
неожиданно представившимся случаем на время бежать из Папеэте. Оказалось, что новый
губернатор Таити, Папино, знал его друга Даниеля де Монфреда: они были из одного
департамента - Восточные Пиренеи во Франции. И губернатор Папино предложил Гогену
принять участие в задуманном Шессе походе на подветренные острова архипелага
Общества. Целью похода предусмотрительно избрали не Раиа-теа, а соседние острова
Хуахине и Бора Бора, жители которых гораздо приветливее относились к французам. Гоген
тотчас согласился. Вместе с Шессе, Папино и пятью-шестью правительственными
служащими он 26 сентября поднялся на борт военного корабля «Об». А так как французы
захватили с собой вдоволь красного вина и от правительниц упомянутых островов
потребовали только, чтобы те расписались на каких-то непонятных бумагах, их приняли
очень радушно. «Четыре дня и четыре ночи мы болтали, горланили, пели, настроение
бесподобное, праздничное, словно мы попали в Китеру», - сообщал Гоген Молару в
недавно обнаруженном письме. На Бора Бора королева в своей предупредительности
зашла так далеко, что, в соответствии с добрым старым полинезийским обычаем,
провозгласила на время праздника полную сексуальную свободу для всех женатых и
замужних. Гоген от души приветствовал это решение.
Но когда Папино послал своего человека на Раиатеа проверить, не поколебалась ли
решимость туземцев сопротивляться, его ожидало горькое разочарование. Жители Раиатеа
наотрез отказались пустить французов и заявили, что дадут отпор, если подгулявшие
завоеватели попробуют высадиться на остров. Шессе и Папино предпочли вернуться на
Таити, чтобы там разработать новую стратегию. В том же письме Гогена есть строки,
говорящие, что он не одобрял действия своих соотечественников: «Остается только силой
взять Раиатеа, но это совсем другое дело, потому что придется стрелять из пушек, жечь
хижины и убивать. Акт цивилизации, говорят мне. Не знаю, хватит ли у меня
любопытства, чтобы участвовать в этих боях. С одной стороны, заманчиво. Но в то же
время мне претит вся эта затея»156.
Видно, отвращение взяло верх, потому что тотчас после приезда в Папеэте 6 октября
Гоген решил осуществить мечту, которую лелеял еще в свой первый приезд на Таити:
перебраться на уединенные и примитивные Маркизские острова.
То ли Гогену стало противно при виде всех этих признаков «прогресса» в Папеэте, то
ли он еще в пути вынашивал новый план, во всяком случае, он решил не мешкая
осуществить свою давнюю мечту и отправиться на Маркизские острова. Видимо, Гоген не
сомневался, что там скорее, чем на Таити, обретет рай, ради которого вернулся в Южные
моря, потому что он задумал обосноваться на Маркизах навсегда. Это видно из письма
Вильяму Молару, которое он отправил уже через несколько дней после приезда в Папеэте:
«В следующем месяце я буду на Доминике, очаровательном островке в Маркизском
архипелаге, где можно прожить на гроши и я буду избавлен от европейцев. С моим
маленьким капиталом я построю себе хорошую мастерскую и заживу по-барски».
Ожидая шхуну, которая могла бы доставить его на Маркизские острова, Гоген
поселился в одном из меблированных бунгало мадам Шарбонье. Его лучший друг,
лейтенант Жено, давно перевелся в другую колонию, зато в числе соседей оказались двое
недавно приехавших судей, которых, не в пример большинству холостяков, занимали не
только «вахине, ава э упа-упа» - «женщины, вино и танцы», - но и литература и искусство.
Больше того, один из них, Эдуард Шарлье, на досуге занимался живописью, а другой,
Морис Оливен, сочинял замысловатые стихи в символистском духе, они даже вышли
отдельной книгой наряду с эксцентричным романом «На кораллах», в котором несчастный
преследуемый двоеженец бежит в Южные моря и обретает там счастье, став
многоженцем157. В обществе столь приятных и радушных соседей Гоген, естественно, не
устоял против соблазна, и они стали вместе проводить вечера на танцевальной площадке и
«мясном рынке».
Шарлье и Оливен познакомили Гогена еще с одним чиновником, к которому он тотчас
проникся симпатией, хотя и по другим причинам. Это был темпераментный корсиканец
Жюль Агостини, с 1894 года возглавивший Управление общественных работ. Два
увлечения Агостини заинтересовали Гогена. Во-первых, корсиканец был страстным
любителем фотографии, а снимал он огромной неуклюжей камерой, с которой не мог
справляться в одиночку, поэтому Гоген охотно помогал ему носить и устанавливать ее. Во-
вторых, Агостини был неплохой этнограф-любитель и прилежно собирал материал для
своих работ об аккультурации на Таити, которые были напечатаны в научных изданиях,
когда он вернулся во Францию. Понятно, Гоген обрадовался, что есть с кем поговорить о
таитянской этнологии и мифологии. А в начале октября в Папеэте приехал новый молодой
почтмейстер Анри Лемассон и тоже привез с собой громоздкую фотокамеру. Втроем они
стали совершать фотоэкскурсии в окрестностях города158.