назначили санитаром; учитывая скудные медицинские познания аннамского князя, это
было карой скорее для его пациентов, чем для него самого. Как и многие националисты из
французских колоний тогда и потом, большинство своих революционных идей он усвоил,
учась во французском лицее, где горячо полюбил искусство, музыку и литературу
Франции219. Занимался Ки Донг основательно и прилежно, это видно из того, что он даже
писал стихи по-французски. Его сочинения включают написанную александрийским
стихом «совершенно правдивую» поэму, в которой автор изображает прибытие Гогена на
Маркизы220. В поэме полторы тысячи строк, я буду милосерден и просто скажу, что речь
идет главным образом о забавных осложнениях, которые возникли, едва женщины Атуоны
узнали о прибытии богатого холостяка-француза. Как и подобает санитару, Ки Донг
подробно описывает все болячки Гогена; по его словам, вид этих язв насторожил даже
самых бывалых маркизянок. Показательны комические эпизоды, основанные на том, что
Гоген теряет свои очки и не может отличить молодых красоток от безобразных старух.
Вскоре после приезда Гоген нанес визиты вежливости двум местным представителям
власти - жандарму Шарпийе и военному врачу Бюиссону; он познакомился с ними еще на
Таити и всегда отлично ладил. Оба приняли его хорошо, но это было ничто перед
восторженным приемом, который ему оказали постоянно проживающие в Атуоне десять-
двенадцать французских торговцев и плантаторов и столько же католических монахинь и
миссионеров. Причину понять нетрудно: все они упивались «Осами». Один из
плантаторов, бывший жандарм по фамилии Рейнер, был даже католическим депутатом в
генеральном совете, пока из-за реформы Галле не потерял свой мандат в 1899 году.
Вторым депутатом от Маркизских островов был Милло из аптеки Карделлы. Возможно,
Гоген привез рекомендательное письмо от Карделлы или Милло.
Со своими пятьюстами жителями, двумя миссионерскими станциями (тут были и
кальвинисты), пятью-шестью лавками и двумя китайскими пекарнями Атуона несомненно
была самым цивилизованным местом на всем Маркизском архипелаге. Впрочем, Гоген,
наверно, уже понял, что на Маркизах вообще больше не осталось примитивных дикарей.
Зачем стремиться на Фатуиву? Тем более что цивилизованная Атуона сулила много
преимуществ. Во-первых, у него тут явно будет много друзей, а на других островах он в
большинстве долин вообще не найдет никого говорящего по-французски. Немногие
таитянские слова и фразы, которые Гоген выучил, не могли пригодиться ему на Маркизах,
так как между маркизским и таитянским языками почти такая же разница, как между
французским и итальянским. Во-вторых, кроме Таиохае, только Атуона располагала
прямым сообщением с Таити, а это было ему очень важно, ведь он зависел от денег,
присылаемых из Европы. Наконец, едва ли не самый веский довод - здесь жил
единственный на всем архипелаге врач. И Гоген сразу решил обосноваться в Атуоне; Ки
Донг помог ему снять комнату в доме полукитайца по имени Матикауа.
Посреди поселка на главной улице был свободный участок площадью около половины
гектара, очень устраивавший Гогена, который не мог ходить далеко из-за своей больной
ноги. Лучшая лавка в городе - ее держал молодой американец Бен Варни - находилась как
раз через улицу. Оказалось, что участок принадлежит крупнейшему землевладельцу на
острове - католической миссии. (Дело в том, что туземцы, по совету миссионеров, часто
покупали себе отпущение грехов, завещая свои участки церкви, а смертность, как мы уже
говорили, была чудовищной.) Только епископ мог благословить сделку, но он в середине
сентября как нарочно был на соседнем острове Тахуата, проверял работу миссионеров.
Пришлось ждать, когда он вернется. Ожидание Гоген использовал, с умом, каждое утро он
вместе с жандармом и военным врачом посещал мессу. И когда епископ возвратился, то,
конечно, не раздумывая пошел навстречу столь праведному и благочестивому человеку.
Правда, цену он заломил безбожную - шестьсот пятьдесят франков. На счастье Гогена, он
мог позволить себе такой расход, и 27 сентября была подписана купчая221. Проект составил
жандарм, который помимо блюстителя порядка, сборщика налогов, начальника тюрьмы,
капитана порта и руководителя общественных работ был еще и нотариусом.
Торопясь поскорее въехать в собственный дом, Гоген нанял двух лучших плотников
Атуоны - Тиоку и Кекелу, дав им в помощь столько людей, сколько они пожелали. Он не
скупился на красное вино, и за месяц они управились со строительством. Подвиг
немалый, если учесть, что речь шла о двухэтажном доме длиной в двенадцать и шириной
около шести метров, к тому же необычной конструкции222. Правда, на Таити были
двухэтажные постройки - с железной крышей, дощатыми стенами и резными
балюстрадами. В отличие от них, уникальный дом Гогена представлял собой
продолговатое строение с крышей из пальмовых листьев и легкими стенами из
бамбуковой плетенки, опирающееся обоими концами на два деревянных куба. В этих
кубах размещались мастерская для резьбы по дереву и кухня; двери запирались на засов и
замок, чтобы уберечь от воров инструмент, утварь и прочие соблазнительные предметы.
Пространство между кухней и мастерской Гоген оставил неогороженным, получилась
отличная прохладная столовая. Единственный доживший до наших дней приятель Гогена,
коммивояжер Луи Греле (ему было двадцать два года, когда он впервые зашел в Атуоне к
художнику, чтобы предложить свой товар, главным образом коньяк и ликеры), не только
помог мне сделать приводимый рисунок, но и превосходно описал помещения второго
этажа: «Сюда, на высоту двух с половиной метров, поднимались по наружной лестнице,
установленной у торца. Сперва вы попадали в переднюю, где из мебели была только
шаткая деревянная кровать Гогена, которую он украсил, вырезав фигуры и листья... Тонкая
перегородка отделяла переднюю от мастерской, очень просторной, но из-за полного
беспорядка напоминающей захламленный чулан. Посреди комнаты стояла маленькая
фисгармония, мольберты он поставил у широкого окна в дальнем конце. У Гогена было
два шкафа с ящиками, но в них не поместилось все его имущество. И он развесил на
стенах полки из обыкновенных досок. Все драгоценное он, по примеру туземцев, хранил в
тяжелых сундуках с замками. На стенах висели репродукции картин и сорок пять
порнографических фотографий, купленных им в Порт-Саиде на пути из Франции в
Южные моря. Кроме фисгармонии, у него была мандолина и гитара, но играл он скверно.
Больше всего Гоген любил «Колыбельную» Шумана и «Грезы» Генделя»223.
Прямо под торцовым окном мастерской Гоген велел вырыть колодец, где мог черпать
чудесную родниковую воду. Вскоре он придумал способ утолять жажду не отходя от
мольберта: в колодце постоянно охлаждался кувшин с водой, который можно было
поднять на второй этаж удочкой224.
Гораздо меньший восторг вызвала у друзей и соседей другая его выдумка - резьба,
которой он украсил торец с дверью. Тщательно и любовно Гоген сделал пять деревянных
панно длиной от полутора до двух с половиной метров, шириной около сорока
сантиметров. Вровень с порогом, горизонтально, он слева от двери поместил панно с
надписью «Будь загадочным», справа - с надписью «Будь любящим и будешь счастлив».
Три остальных панно обрамляли дверь, причем на верхнем он большими буквами вырезал
MAISON DUJOUIR - ДОМ НАСЛАЖДЕНИЙ. Если учесть, какое наслаждение
подразумевает француз, употребляя слово jouir, более верным переводом будет