«ВЕСЕЛЫЙ ДОМ».
Название меткое, ибо вскоре, привлеченные радушием Гогена, который не скупился на
ром и красное вино, сюда повалили туземцы. Они глазели на порнографические
фотографии, пели и играли до полуночи. А кто-нибудь из женщин оставался на всю ночь.
Немало маркизянок прошло в эти дни через его мастерскую, но он не спешил выбрать
себе постоянную подругу, уж очень все они были пожилые и поблекшие. Ограниченный
выбор объяснялся не тем, что здешние родители следили за своими юными дочерьми
строже, чем таитяне, - скорее, напротив, - а тем, что католические миссионеры почему-то
объявили девочек до пятнадцати лет детьми и разными способами убедили родителей
отдать их в интернат в Атуоне.
С каждым днем Гоген все более жадно поглядывал на юных красавиц, которые
стайками порхали мимо его дома, охраняемые монахинями в черных сутанах. А вскоре он
выяснил, что хотя католический интернат приравнивался к государственным школам,
миссионеры кривили душой, утверждая, будто все родители обязаны посылать в него
своих детей. Французский закон, который применялся и на далеких Маркизских островах,
распространял обязательное обучение только на детей, живущих в радиусе четырех
километров от школы! И Гоген быстро убедил одну чету, жившую в долине Хекеани, в
десяти километрах к востоку от Атуоны, забрать из интерната свою четырнадцатилетнюю
дочь Ваеохо, чтобы она могла прийти к нему и разделить его отрадное существование в
«ВЕСЕЛОМ ДОМЕ». Родители и невеста получили роскошный свадебный подарок: шесть
метров бумажной ткани, семь метров ситца, восемь метров муслина, десять метров
коленкора, три дюжины лент, дюжину кусков тесьмы, четыре катушки ниток и швейную
машину, за которую жених уплатил Варни двести франков. Варни очень тщательно вел
учет и из его бухгалтерской книги, сохранившейся до наших дней, видно, что новая
любовная сделка Гогена была заключена 18 ноября 1901 года. Судя по всему, Ваеохо
обрадовалась неожиданному повороту, который приняло ее европейское образование, так
как она охотно осталась жить у Гогена. В число домочадцев входили также двое веселых и
ленивых слуг - повар Кахуи и садовник Матахава, которые получали по десяти франков в
месяц и большего не заслуживали.
Не впервые Гоген начинал новый этап своей южноморской жизни лихими и
дорогостоящими попойками. Но на сей раз благодаря ежемесячным авансам от Воллара
это не грозило ему тяжелыми денежными осложнениями. И когда он, найдя Ваеохо,
прекратил гульбу и всерьез занялся живописью, на душе у него было спокойно и
работалось хорошо, как никогда в жизни. Пора - ведь ему шел уже пятьдесят четвертый
год, и он потратил много сил и нервов, чтобы добиться этого.
Верно, маркизская культура погибла и сами туземцы вымирали. Но среди выживших
еще попадались мужчины и женщины, оправдывающие давнюю славу маркизцев, как
самых красивых среди народов Южных морей. (От таитян их прежде всего отличал
высокий рост, стройное сложение, длинная голова.) Многие по старинке украшали себя с
ног до головы изумительной татуировкой с замысловатейшими геометрическими узорами.
Если как следует расспросить и поискать, можно было найти туземца, готового расстаться
с той или иной фамильной драгоценностью - великолепной резной деревянной миской,
изящной серьгой из китовой кости. Наконец, природа здесь была куда более девственной,
чем на Таити. Словом, Гоген был доволен переменой обстановки. Как обычно, он
предпочитал работать дома. Туземцы охотно приходили в «Веселый дом» и позировали,
получая за это кусок ткани, флакон духов или несколько банок консервов из лавки Варни.
Но любимой моделью Гогена была не Ваеохо, а рыжеволосая Тохотауа с соседнего
острова Тахуата. Любопытно, что из-за древнего смешения рас не только на Маркизских
островах, но и в других частях Полинезии ко времени открытия их европейцами было
много рыжеволосых туземцев. И сколько помнили люди, в роду Тохотауа всегда были
рыжеволосые. Она позировала, в частности, для интересной картины Гогена «Варварские
сказания» (экспонируется в музее Фолькванг в Эссене), одной из его самых загадочных
вещей: полуобнаженная прекрасная женщина контрастирует с написанным по памяти,
тоже рыжим, но горбатым и безобразным другом Гогена по Бретани - Мейером де Хааном.
Как ни толкуй символ, заложенный в этом полотне, одно несомненно: нет никаких причин
искать прототип рыжеволосой женщины на картине у Боттичелли, как это делают многие.
Старые воспоминания отразились и на другом полотне, для которого позировала Тохотауа.
Портрет в половину роста, где она сидит с веером в руке, очень похож на портрет
Теха’аманы, написанный в 1893 году. Он тоже экспонируется в музее Фолькванг, и вместе
с репродукцией я решил поместить в книге фотографию, снятую Луи Греле в мастерской
Гогена во время сеанса (илл. 55). Тохотауа вышла замуж за Хаапуани из Атуоны, который
был лучшим танцором селения и одновременно самым опасным колдуном; люди верили,
что он может любого извести своими чарами. Хаапуани пришелся по душе Гогену так же
сильно, как Тохотауа, и он написал с него известный портрет (ныне хранится в Музее
изящных искусств в Льеже), который правильно называют «Колдун». Впрочем, хотя
картина датирована 1902 годом, иногда можно встретить совсем неподходящее название
«На Таити».
Дружбу Гогена с прекрасной Тохотауа вернее всего назвать интимной, однако никаких
раздоров с ее мужем не возникало, так как супруги были верны маркизскому взгляду,
поощряющему полиандрию. Эта форма брака, чрезвычайно редкая в других концах земли,
искони существовала на Маркизских островах; многие брачные союзы такого рода дожили
почти до наших дней. Через девять лет после смерти Гогена в Атуо-не несколько месяцев
провел человек, который тоже был дружен с Тохотауа и Хаапуани, и он рассказывает
характерную историю: «Хаапуани, распорядитель танцев, лучший резчик и лучший
барабанщик в Атуоне, был чистокровный маркизец, но безупречно говорил по-французски
и рьяно отстаивал доктрину о непогрешимости папы, он даже схватился из-за этого с
одним протестантом на террасе моего дома. Вот как он объяснял взгляды маркизцев:
«Если у меня есть друг и он на время пожелает мою жену Тохо, я не против, лишь бы она
хотела. Но моему врагу нечего рассчитывать на мое согласие. Я буду рад, если она вам
понравится»225.
Из двух десятков картин, которые Гоген написал в первые, на редкость продуктивные
месяцы 1902 года, многие стоят наравне с лучшими вещами 1892 года, когда ему было так
хорошо в Матаиеа с Теха’аманой. Самые известные из них, конечно, - «Золото их тел»,
висящая в гогеновском зале Лувра, и два варианта «Всадников на берегу» (один
принадлежит греческому судовладельцу Ставросу Ниархосу, второй экспонируется в
Фолькванге). Зато некоторые другие вещи можно назвать лишь неудавшимися набросками,
и Гоген, наверно, уничтожил бы их, если бы не контракт с Волларом. Примечательнее
всего разнообразие мотивов. Среди этих двадцати картин есть не только обычные пейзажи
и мифологические сцены, но и портреты, натюрморты, библейские сюжеты. Одна вещь
совсем уникальна для полинезийского периода Гогена, ибо главное место отведено
европейской женщине, больше того - монахине в черном. И еще одна интересная деталь
бросается в глаза, если присмотреться к маркизским полотнам: Гоген только двум из них
дал названия, и оба французские.
Трудовой день Гогена прерывался лишь для аперитива и завтрака около одиннадцати