(13) [129] Понятие о величине земли каждого Государства, должно внушать воспитаннику так, чтобы оно навсегда врезалось в память его; исчисление квадратных миль и мeханическое затверживание их никогда не будет иметь успеха, наведет скуку, смешается, растеряется – и из единиц и десятков останутся только нули в голове его. Чтоб избегнуть этого, я полагаю взять одну землю за среднюю пропорциональную, и по ней определять величину прочих. Положим: я беру Францию; говорю: она имеет столько то квад. миль; но Россия больше ее во столько раз, Пруссия меньше столько-то, к Италии не достает целой половины, чтобы сделаться по величине равною Франции. Небесполезно при этом показывать воспитаннику вырезанное из картонной бумаги каждое Государство, которое, будучи сложено с другими, составило бы одну плотную массу земли. Положив одно Государство на другое, например, Францию на Россию, он тотчас увидит, сколько раз содержится она в России. —
(14) Означив на карте, им же начертанной, место главного города[130], воспитанник должен узнать его положение, вид, и резкими, сильными и немногими чертами обозначить характер его. Воспитатель обязан исторгнуть из обширного материала все, что бросает на город отличие и отменяет его от множества других. Пусть дитя знает, что такое Рим, что Париж, что Петербург. Пусть не меряет своим масштабом, составившимся в его понятиях при виде Петербурга, – других городов Европы. Все общее городам должно быть исключено в определении отдельно каждого города. Во многих наших Географиях, в определениях Губернского города рассказывается, что в нем есть гимназия, соборная церковь; уездного, что в нем есть уездное училище и то. под. К чему? Воспитаннику довольно сказать сначала, что у нас гимназии во всех Губернских городах, церкви также. Но Кремля, Ватикана, Пале-рояля, Фальконетова Петра, Киевопечерской Лавры, Кингс-Бенча, нет других в мире. Об них дитя верно потребует подробного сведения. Не нужно заниматься ничтожным и скучным для воспитанника вычислением числа домов, церквей, разве токмо в таком случае, когда оно по своей величине или отрицательно, выходит из категории обыкновенного. Вместо этого, можно занять его архитектурой города, в каком вкусе он выстроен, колоссальны ли, прекрасны ли его строения. Если он древний, то как величественна даже в самой странности своей его старинная, повитая столетиями и на чудо взлелеянная самими потрясениями архитектура, и как напротив того легка и изящна архитектура другого города, созданного одним столетием. При мысли о каком-нибудь Германском городке, ученик тотчас должен представить себе тесные улицы, небольшие, узенькие и высокие домики, где все так просто, так мило, так буколически, и рядом с ними угловатые, просекающие острием воздух шпицы церквей. При мысли о Риме, где глухо отозвался весь канувший в пучину стoлетий древний мир, у него должна быть неразлучна с тем мысль о зданиях-исполинах, которые, свободно поднявшись от земли и опершись на стройные портики и гигантские колонны, дряхлеют, как бы размышляя об утекших событиях великой своей юности. Для этого не мешает приносить с собою в класс фасады примечательнейших зданий: необыкновенный вид их врежется в память навеки[131]; при том это послужит вместе и лучшим средством к образованию юного вкуса.
(15) История изредка должна только озарять воспоминаниями географический мир их[132]. Протекшее должно быть слишком разительно, должно иметь сильное влияние на судьбу мира, чтобы заставить вызывать его. Но если воспитанник проходит в это время и Историю, тогда ему необходимо показать область его действия[133]; – тогда География сливается и составляет одно тело с Историей.
(16) Леность и непонятливость воспитанника обращаются в вину педагога и суть только вывески его собственного нерадения; он не умел, он не хотел овладеть вниманием своих юных слушателей; он заставил их с отвращением принимать горькие свои пилюли. Совершенной неспособности невозможно предполагать в дитяти[134]. Мне часто случалось быть свидетелем, как ребенок, признанный за неспособного ни к чему, обиженного природою, – слушал с неразвлекаемым вниманием страшную сказку и на лице его, почти бездушном, неоживляемом до того никаким чувством участия, попеременно прорывались черты беспокойства и боязни. Неужели нельзя задобрить такого внимания в пользу науки?
129
Этот параграф посвящен техникам запоминания, которые относятся к старой системе изучения географии. В новой редакции статьи в «Арабесках» его нет.
130
Новизна гоголевского проекта географии города может быть понята в сравнении с описаниями городов (например, Рима) в учебнике Арсеньева, см.:
131
Ср.: «Преподавание детям сведений через собственные их чувства, особенно через чувство зрения, которое отличается перед прочими силою своих впечатлений; ибо сведения, переходящие к уму через чувства, не требуют от ума большого внимания, и врезываются в мозгу почти сами собою» ([
132
Это положение Гоголя свидетельствует, что география мыслилась им как самостоятельная область. Взаимосвязь географии с историей стала ощущаться позже, во время написания исторических статей «Арабесок» и «Тараса Бульбы». Тем не менее Гоголь сохранил этот параграф без изменений и во второй редакции статьи в «Арабесках».
133
Ср.: «…мы рассматриваем землю, как сцену истории человеческой» (
134
Ср.: система «требует большого искусства со стороны учителя. Учитель не только должен знать все мели и глубины науки – вещь немаловажная – но и угадывать тотчас всю слабость и силу ученика своего, и поступать, не теряя времени, сообразно с сею слабостью или силою» ([