„Кончив утренние свои занятия, он оставлял ее (литературу — А. В.) в своем кабинете и являлся посреди родных простым практическим человеком, готовым учиться и учить каждого всему, что помогает жить покойнее, довольнее и веселее. От этого, дома его знают и вспоминают больше, как нежного сына, или брата, как отличного семьянина… нежели как знаменитого писателя…
…Работал он у себя во флигеле, где кабинет его имел особый выход в сад. Если кто из домашних приходил к нему по делу, он встречал своего посетителя на пороге с пером в руке… но никогда не приглашал войти к себе и никто не видел и не знал, что он пишет. Почти единственною литературною связью между братом и сестрами были малороссийские песни, которые они для него записывали и играли на фортепьяно. Я видел в Васильевке сборник, включающий в себе 228 песен…“.
Кулиш отмечает и такую подробность: он разговорился с чабаном и спросил о Гоголе. Чабан ответил: „На все дывитця та в усему кохаетця“, то-есть, во все вникал и любил все, что ни входит в хозяйство.
В сентябре 1848 года Гоголь приезжает в Москву, живет сначала у Погодина, затем переселяется к А. П. Толстому на Никитский бульвар; половину сентября и начало октября проводит в Петербурге.
Критика, кажется, очень мало уделила внимания вопросу, какое влияние на литературное творчество Гоголя имели революционные события 1848 года. Между тем, революция сильно повлияла на его работоспособность. Николай Васильевич бежал в Палестину, испугавшись революционных потрясений. Но и по возвращении из Иерусалима революция 1848 года не дает ему покоя. Из-за нее он не может писать. Он утверждает: литератору трудно удержаться на своем поприще посреди „потрясающей бестолковщины“. В Париже совершенное разложение, жалуется он Данилевскому», все отчаянно рвутся в драку, не видят никакого исхода; кругом тьма и ночь. То и дело он возвращается к революции: «Время настало сумасшедшее. Умнейшие люди завираются и набалтывают кучи глупостей». (Жуковскому, IV, 243.) «Человечество нынешнего века свихнуло с пути только оттого, что вообразило, будто нужно работать для себя, а не для бога». (IV, 249.) «…Все так шатко и неверно и… имеющий имущество в несколько раз более неспокоен бедняка». (254). «Разномыслие и разногласие во всей силе. Соединяются только проповедники разрушений» (262 стр.). Эти жалобы Гоголь настойчиво повторяет и в последующие годы.
Он в России остается только потому, что его пугает революция. «Из Константинополя пришедшие вести, что там неспокойно, заставляют меня призадуматься, ехать ли в этом году». (355 стр.). Правда климат в России жесткий, но политический климат в Европе еще жестче. «Решил остаться здесь, понадеясь на русское авось, то-есть авось-либо русская зима в Одессе будет сколько-нибудь милостивей московской. Разумеется, при этом случае стало представляться, что и вонь, накуренная последними политическими событиями в Европе, еще не совсем прошла». (361 стр.). «Разрушители не дремлют. Много развевается холодного, безнравственного по белу свету; много прорывается отсюда всяких пропаганд, грызущих, по-видимому, как мыши, все твердые основы» (365 стр.).
Лучше переждать в России. Тут спокойнее, хотя и здесь отрадного немного. Жизнь в Москве стала дороже. «При деньгах одни только кулаки, пройдохи и всякого рода хапуги» (233 стр.). В деревнях тоже невесело: мор, нищета. В родную Васильевку хотят проводить проселочную большую дорогу: «всякая проезжая сволочь будет получать и развращать мужиков». (320 стр.). От всего этого «мысли расхищаются, приходят в голову незваные, непрошеные гости». Хочется думать об одном, думается о другом. Хандра, уныние, черствость, оцепенение, страхи.
Работа над поэмой подвигается очень медленно, творческие силы иссякают. Да и нужна ли работа поэта нынешнему времени? «Время еще содомное, люди, доселе не отрезвившиеся от угару, не годятся как будто в читатели, неспособны ни к чему художественному и спокойному. Сужу об этом по приему „Одиссеи“. Два-три человека обрадовались ей, и то люди уже отходящего века. Никогда не было еще заметно такого умственного бессилия в обществе». (289 стр.)
Гоголь чувствует и видит, что революционные события вдребезги разрушают патриархальные средневековые устои; второй том должен быть итогом его «душевного дела», но кому нужно это «душевное дело», проповедь внутреннего самоустройства, когда кругом люди решительно занимаются устройством внешних общественных порядков? К месту ли идеальный откупщик Муразов, когда «кучи мастеровых» воздвигают против него баррикады? Некоторые суждения Гоголя отличаются полной продуманностью. «Человечество нынешнего века… вообразило, будто нужно работать для себя, а не для бога». Вот именно. В этом вся суть. Революция, социализм это — работа для себя, это своеволие, бунт против косных общественных и природных начал. Это — переделка окружающей среды согласно своему усмотрению, в то время как всякая религия — это покорность «воле пославшего», хозяина, бога; «пусть будет не так, как я хочу, а как ты хочешь, господи».