– И церковь, – почему-то вспомнила Катя.
– Вот, – кивнула доверительно тетка, – заодно и в церковь сходите, от греха-то.
Дверь звякнула, в магазин вошел посетитель, и тетка, собрав свои телеса с прилавка, выпрямилась и как ни в чем не бывало отсчитала Кате сдачу.
Катя вышла из магазина в уличную жару.
Недалеко, на косой скамейки сидел мелкий местный пацан. Огромный велосипед валялся тут же в траве. Увидев Катю, пацан зло глянул из-под выгоревших ресниц и нарочито сплюнул в ее сторону тягучей струей.
***
Каждый вечер был как вечность.
На подоконнике стоял сухостой, пахло лекарством и сеном, за окном отмирал день.
Тьма постепенно наползала на улицу. Тени прятались под заборами, а иные посмелее, перебегали улицу от дома к дому. И ни одного человека. Улица Рябиновая – мертвое царство.
Катя отвернулась от окна. Фомин читал какой-то потрепанный томик.
– И как тебе наша хозяйка? – спросила его Катя.
– Кто?
– Ну хозяйка наша, которая дом нам сдала.
– А-а-а. Ну, норм.
– Ты думаешь она какая? Интересная?
Фомин отлип наконец от книжки и посмотрел на Катю.
– Сколько ей лет по-твоему?
– Не знаю, – Фомин пожал плечами, но смотрел теперь так словно пытался что-то разглядеть в Катином лице.
– Примерно?
– Да, не знаю я. Наверное… Да много ей. Фиг знает.
– Ты вот как думаешь, она старая или молодая? – продолжала настаивать Катя.
Тут Фомин действительно задумался, уперся отсутствующим взглядом в стену и начал пальцами теребить белую полоску пластыря на подбородке.
– Вспоминай, Фомин, мы когда приехали первый раз она вообще старухой мне показалась. Прям бабка какая-то. Баба Яга.
– Ну да.
– А сейчас я пригляделась, так ей же лет сорок. Не больше. А еще помнишь, женщина почему-то крестилась, ну та, которую мы подвезли. А еще сегодня в магазине сказали…
– Ой, началось, – Фомин скривился. – Ты без своего фейсбука тут совсем дуреешь, сплетни собираешь. Вот, лучше возьми книжку почитай.
Фомин взял один из томиков, лежащих рядом с ним и подкинул к ней поближе. Томик скользнул по одеялу и участливо ткнулся Кате в руку. Катя брезгливо оттолкнула холодную, гладкую как змею книжку.
– Представляешь, – продолжал, не заметив ее реакции Фомин, – никогда этого Гоголя не читал. Даже в школе. Только кино смотрел. Ну с Петровым которое. А сейчас оторваться не могу. И красиво как. Вот, например… «Робкое полночное сияние, как сквозное покрывало, ложилось легко и дымилось на земле» …
Фомин продолжал читать, когда Катя встала с кровати, нацепила кофту и вышла из дома.
В воздухе носились стрижи, или ласточки, или какие-то другие стремительные птицы, Катя не разбиралась. С одной стороны, над пригорком, небо багровело вывернутой наизнанку улыбкой, как грустный смайлик. С другой, сливалось с елками в непроглядную тьму.
Катя пошла по участку. Было жутковато и зябко. По голым икрам щекотно бились нависшие над тропинкой травинки. Там же крапива, запоздало подумала Катя, как щиколотка уже ощутимо взбухла и зачесалась. По колену царапнула сухая ветка. А это крыжовник! Вспомнилось Кате. Какой же тут все-таки неухоженный участок.
Ноги сами вынесли ее к приземистому домику хозяйки. Тот был как мертвый. Молчащий, окна плотно завешаны шторами или плотными занавесками. Вдруг одно из окон разрезала узкая полоска света. Катя тихо, не обращая внимания на колющее и режущее скопление растительности под ногами, шагнула к окну и осторожно заглянула в обжигающе яркую щель.
На полу стояла лампа на лишенном абажура тонком шесте. Слабый восковой свет дрожал на темных бревнах. Голая хозяйка сидела на коленях, спиной к окну. Волосы, спутанные, неряшливыми прядями лежали на плечах и спине. Хозяйка наклонилась и что-то зачерпнула руками. Потом резко выпрямилась с прижатыми к лицу руками. По бокам свисала складками желтая кожа.
Катя тихо стукнулась головой о стекло. Хозяйка резко обернулась. Лицо ее было черно, глаза закрыты, а рот развернулся как алый цветок. Белые, ровные, один к одному зубы. Хозяйка улыбалась. Тягучая красно-черная капля сорвалась с подбородка и упала на висящую грудь, следом еще одна, а за ней еще. Капли покатились по выпирающему животу. Оставили дорожки на дряблых бедрах. Так это же кровь, поняла Катя. Хозяйка открыла белые глаза.
Катя отпрянула, ломая куст и обдирая ноги вывернула на тропинку. Прочь от низкой избы, от замершего леса, от морока, от тишины. Домой, под теплое одеяло. К Фомину, к книжкам.