Старушка ждала, руку не опускала.
– Вы знаете, я … – запнулась Катя. – Я вам привезу. Завтра привезу.
Старушка кулачок сжала и зашептала тихо под нос, как будто только для себя:
– Ведьма ты, ведьма, как есть… Гадина ползучая… Не будет тебе… Сама виновата… Сама… Не примет Господь… Заберет она все…
– Что, простите? – Катя даже нагнулась к маленькой старушке.
– Жадоба ты, – неожиданно ясно сказала та. – Мужик твой к другой бабе уйдет.
Старушка плюнула Кате под ноги, развернулась и бойко поскакала в ближайший магазин…
…В церкви было прохладно. Тихо. Спокойно. Сладко пахло расплавленным воском, ладаном и пылью. Людей немного. Из-за сен-лорановского нездешнего белого сарафана на Катю посматривали, но без особого интереса. А вот Богородица из темноты, сгустившейся по краям иконы глядела проникновенно, с сочувствием. В зрачках блестели огоньки от свечек, колышущиеся на слабом сквозняке. Вдруг Богородица полетела вверх. Вспорхнули разом огоньки свечей, как стая бабочек. Сотни, миллиарды бабочек.…
– Беременная? – на скамейке у церкви незнакомая женщина лила воду из бутылки на платок и прикладывала его к Катиному лбу. С платка по вискам и щекам стекали холодные ручейки. – Господи спаси и сохрани. Точно тебе говорю. Тошнит?
Катю сразу вырвало тут же у скамейки в пыльную траву. Женщина помогла ей добраться до машины и перекрестила напоследок. Катя посидела еще немного с открытой дверью. Спазмы тошноты и головокружение прекратились. Беременная? Я?! На миг привиделся черный провал в лесной глуши. Грубый шепот между веток. Ветер по полю. Остро блеснул и сразу погас солнечный луч от стекла проехавшего автомобиля. Автомобиль был новенький, красный. Тренькнуло на колокольне. Над головой раззявилась голубая бездна – хоть падай в нее…
Катя достала мобильный и позвонила Донцову. Донцов, как ждал, ответил сразу.
– Привет, – сказал Катя. Во рту у нее было кисло. Запах, пробравшийся в машину по дороге, опять вернулся. – Фомин тебе не звонил?
– А че ему мне звонить? – грубо ответил Донцов. – Че у вас случилось, Кать?
– А ты сам можешь ему позвонить?
– Так у вас же не берет. Вы че там? Поругались что ли? – Донцов тяжело вздохнул где-то далеко.
– Мне кажется, он мне изменяет.
Донцов снова тяжело вздохнул.
– Не сходи с ума. Ну реально, Кать, ему вообще по фигу на все эти… Я его даже в кабак вытащить не могу. Домосед твой Фомин. Подкаблучник.
– Он с хозяйкой спит. Я уверена! – От бессилия Катя почти перешла на крик. – Она крадет его у меня.
– Катя, Катя, Катя, там бабка старая, Катя, не дури, – голос у Донцова стал как у доктора. Спокойный, твердый и отстраненный.
– Она кровью лицо моет, – выпалила Катя.
Донцов сразу замолчал. Катя представила его мучения – и отключиться не может, и разговор этот ему не нравится. Может я на самом деле с ума схожу, подумала Катя. Тошнотворный воздух в машине сделался совсем невыносимым.
– Донцов, а я беремена, – вдруг сказала Катя, отключилась и бросила смартфон на приборную панель. Тот тут же завибрировал, зазвонил и медленно заскользил вниз. Катя подхватила его и открыла бардачок, чтобы убрать смартфон туда. Из бардачка на соседнее сидение выкатилась полусгнившая кроличья голова, а следом выпала бритва. Та, которой Фомин брился и порезался. Бритва упала на сидение и раскрыла свою пасть…
***
Потолок тут низкий. Не разогнешься. Сыро. Преет старый дом. Шкура у него внутри рыхлая – тряпье и веники из трав.
Темно, одна свеча всего горит, дрожит. От свечи тени чернее, чем сама чернота. Банки, склянки, бутылки повсюду стоят, на полу на столе, на полках – одинокий огонек друг другу передают.
Хозяйка улыбается. Грудь вверх торчит. Сосцы темные и огромные, как луна. Волосы змеями разметались по плечам. Глаза-иголочки. Губы красные.
Эмалированный таз перед ней. Внутри что-то черное, жидкое, с пенкой, пузырится по краям. Собака лохматая тут же. Ощерилась. Хозяйка рукой в ее сторону повела. Голая грудь качнулась. Собака замолчала, улеглась, морду на лапы положила. Жидкость в тазу дернулась, не черная она вовсе, красная. Вон на стенке полоса осталась.
– Где он?
– Тебе ли, голуба, не знать?
Улыбается хозяйка. У Кати кулак дрожит. А что в кулаке зажато? Бритва тоже свой огонек свечи ловит. Собака снова заворчала, морду подняла…
***
Был белый сарафан, а теперь и не отмоешь. Тут вот даже разорвался. И руки черные какие-то, как не свои. Вон и ногти обломились. Кожу стянуло. Чешется. Это от крови. Укусы саднят. Уколы теперь придется ставить. От бешенства. Сорок в живот, так в детстве говорили.