Впечатление страшное и величественное: внезапный свет освещает тайную историю души Гоголя; мы слышим его молитву в «плаче и слезах», то, что он сам называл «вопль душевный».
* * *
1844 год закончился для Гоголя сложными недоразумениями с друзьями. Торопясь уехать из России в 1842 году, он поручил издание собрания сочинений своему нежинскому товарищу Прокоповичу. Тот по неопытности дал себя обмануть типографам. Гоголь пришел в негодование от бумаги, печати и опечаток, сгоряча написал очень резкое письмо Прокоповичу и потребовал от него отчета. Последний доложил свои собственные деньги и прекратил с Гоголем переписку. Плетнев вступился за обиженного Прокоповича и написал Гоголю письмо, в котором обличал его в «безграмотности», рекомендовал воспитывать в себе нравственное чувство, приучаться мыслить и «укрощать буйное невежество». «Но что такое ты, — спрашивал Плетнев, — как человек, существо скрытное, эгоистическое, надменное, недоверчивое и всем жертвующее для славы?» Тон письма незаслуженно оскорбительный и уничтожающий. В ответ Гоголь пишет смиренное и трогательное письмо, в котором он даже и не пытается оправдаться. Ему хочется «утешить огорченного друга»: «Брани меня; мне будет приятно всякое твое слово, даже если бы оно было гораздо пожестче тех, которые в письме твоем. Но не досадуй на меня в душе». И Гоголь называет себя «страдальцем», все слова которого понимаются в превратном значении; все в нем усомнились, перед ним закружился «целый вихрь недоразумений».
Гоголь решает «не развязать, а разрубить узел»; он пишет одновременно Плетневу и Шевыреву о возникшем у него плане:
«Виноват во всем я, кроме всех прочих вин, я произвел всю эту путаницу и ералаш; я смутил и взбаламутил всех, произвел во всех до едина чувство неудовольствия… Виноватый должен быть наказан, и лучше наказать самого себя, чем ожидать наказания Божьего. Я наказываю себя лишением денег, следуемых мне за выручку собрания моих сочинений… Все деньги, вырученные за них, отныне принадлежат бедным, но достойным студентам».
Этой жертвой он хотел вступить на путь религиозного делания и жизнью засвидетельствовать о происшедшей в нем перемене. Нет никаких оснований сомневаться в искренности и в бескорыстии Гоголя. Но великодушному замыслу не суждено было осуществиться: получив письмо Гоголя, Плетнев в замешательстве показал его Смирновой, а та собственным умом порешила, что Гоголь не имеет права обрекать на бедность себя и свою семью, и сообщила ему: «Туда (т. е. в Васильевку) пошлется сколько можно, а остальное перешлется Вам».
Просто не верится, что самые близкие к Гоголю люди могли быть так бесцеремонны, грубы и невнимательны к нему. Гоголь пишет Смирновой усталое и скорбное письмо, в котором «просит, молит и требует именем дружбы исполнить просьбу». Но он так и не допросился. Дело было замято, и Гоголь покорился.
Рассмотрение периода 1842–1845 годов можно заключить «душевным воплем» Гоголя, который на фоне всего рассказанного приобретает особенно трагический смысл.
«…Иногда положение человека может быть так странно, что он похож на одержимого летаргическим сном, который видит и слышит, что его все, даже самые врачи, признали мертвым и готовятся его живого зарывать в землю; и видя и слыша все это, не в силах пошевельнуть ни одним суставом своим».
Но все эти обличения, обиды и несправедливости, весь этот «вихрь недоразумений» был только первым, еще слабым раскатом надвигавшейся грозы. Что они по сравнению с той «страшной анатомией над живым телом», которую предстояло пережить Гоголю после выхода в свет «Переписки с друзьями»?
* * *
«Перестройка» и «ломка», происходившие в душе писателя в это трехлетие, отразились и на его творчестве; наряду с медленной работой над «Мертвыми душами» Гоголь производит полную переоценку своих сочинений, перерабатывает, переделывает, комментирует и защищает их.
В 1842 появляется в печати «Театральный разъезд после представления новой комедии». Это — сатира на нелепые толки, вызванные постановкой «Ревизора», а вместе с тем апология комедии как орудия общественного воспитания. В монологе автора пьесы, которым начинается эта сцена, мы сразу же узнаем голос «кающегося» Гоголя: