В 1847 году Гоголь писал А. О. Смирновой: «Не будут живы мои образы, если я не сострою их из нашего материала, из нашей земли, так что всяк почувствует, что это из его же тела взято. Тогда только он проснется и тогда только может сделаться другим человеком… вот вам исповедь литературного труда моего… С московскими моими приятелями об этом не рассуждайте… Пусть их путаются обо мне; я их вразумлять не буду»35. «… Честный… сын своей земли», писавший, по выражению И. А. Некрасова, «не то, что было легче для его таланта, а… то, что считал полезнейшим для своего отечества»36, Гоголь с негодованием относился к их фальшивой и суетной игре в «народность». Он считал, что «…истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа»37. «Писатель, – утверждал Гоголь, – если только он одарен творческою силою создавать собственные образы, воспитайсь прежде, как человек и гражданин земли своей, а потом уже принимайся за перо! Иначе будет все невпопад»38. В 1846 году, решительно отказываясь принять участие в изданиях славянофилов, Гоголь резко писал Н. М. Языкову: «Статья все же будет моя, а не их; стало быть, им никакой чести…
Воспитай прежде себя для общего дела, чтобы уметь точно о нем говорить, как следу[ет]. А они: надел кафтан да запустил бороду, да и воображают, что распространяют этим русский дух по русской земле!.. скажи так, что я весьма понял всякие ко мне заезды по части статьи отдаленными и деликатными дорогами, но не хочет ли он понюхать некоторого словца под именем: нет? Это словцо имеет запах не совсем дурной, его нужно только получше разнюхать»39.
Лишь почти насильственно, эксплуатируя материальную зависимость от него, Погодину удалось вырвать у Гоголя для «Москвитянина» отрывок повести «Рим» (1842 г.). В 1845 году Гоголь дал убийственную характеристику погодинского журнала: «Москвитянин», издаваясь уже четыре года, не вывел ни одной сияющей звезды на словесный небосклон! Высунули носы какие-то допотопные старики, поворотились… и скрылись, тогда как с русским ли человеком не наделать добра на всяком поприще!»40 Через несколько лет аналогичный отзыв о «Москвитянине» даст и И.С. Тургенев: «…печатать в нем, – значит бросить свои вещи ночью в темную яму в безлюдном месте»41.
Было бы ошибкой видеть в связях Гоголя с Москвой лишь его отношения с Аксаковыми, М. П. Погодиным и С. П. Шевыревым. Переписка самого писателя, а также его записные книжки значительно расширяют наше представление о круге его московских знакомств. Дружественные отношения связывали его с великим русским актером М.С. Щепкиным, с профессорами Московского университета О.М. Бодянским, Ф.И. Иноземцевым и П.Г. Редкиным, с известными собирателями народной поэзии М. А. Максимовичем и П.В. Киреевским, с одним из первых исследователей памятников древнего зодчества Москвы, архитектором Ф.Ф. Рихтером. В Москве Гоголь встречается с В.Г. Белинским, Е.А. Баратынским, Т.Н. Грановским, М. Ю. Лермонтовым, Н.П. Огаревым, А.Н., Островским, И.С. Тургеневым, с художниками И.К. Айвазовским, П.А. Федотовым, с декабристами М. М. Нарышкиным и М.А. Фонвизиным. Он постоянно бывает на литературных вечерах у А.П. Елагиной и Д.Н. Свербеева. И когда мы сегодня посещаем в Москве связанные с Гоголем памятные места, они знакомят нас с рядом существенных фактов из жизни и творчества этого великого художника слова.
2В конце июня 1832 года Гоголь впервые въехал в Москву. Низкие тучи, серая дымка дождя, грязь встретили его. Эти дни в Москве были пасмурными и холодными; температура нередко приближалась к 20 градусам1. 4 июля он писал матери: «…погода была самая скверная, дожди проливные… я в Москву приехал нездоровым… здешние врачи советуют мне недельку обождать для совершенного поправления»2.
Убог был день «заштатной» столицы. Пожелтевшие страницы «Московских ведомостей» уныло повествуют:
– о том, что Московская дворцовая контора продает на Пресненских прудах… «карасей отборных»3;
– о том, что «…Московский попечительный комитет императорского человеколюбивого общества вызывает чрез сие желающих принять на себя починку колодезя… в доме, пожертвованном комитету, на Моросейской улице…»4;
– о том, что «…Дорожная комиссия по Московской губернии, по неуспеху в торгах на скошение травы на тротуарах по Рязанскому и Владимирскому трактам, вызывает желающих…»5.
Скупым языком газетных объявлений сообщается о продаже живых «душ» наравне с турецкими шалями, каретами, караковыми жеребцами, годными для «господ офицеров». Однако далеко не всегда крепостной люд безропотно подчинялся своему положению. В дни приезда Гоголя в Москву некая коллежская асессорша истошно взывала со страниц газеты: «Умершего мужа моего дворовый человек Алексей Журило, 28 лет, росту… белокур, глаза серые… бежал»6.