Точильщик в картине Гойи — неказистый, но крепкий народный тип, небритый и лохматый, на своем большом передвижном точиле он придает остроту бытовым лезвиям обывателей, странствуя по улицам и дворам какого-нибудь испанского города. Но и этот человек из обыденности небезопасен. Он как-то подчеркнуто пристально всматривается в нас с вами, как будто высматривает цель. Точит нож и приглядывается. Когда он наточит лезвие и высмотрит цель, что он тогда будет делать? Догадаться нетрудно.
Таких же простых уличных парней Гойя вскоре запечатлеет в картинах «Второе мая» и «Третье мая». Первая из них посвящена стихийному восстанию улицы против французских властей в 1808 году. Вторая картина — это расстрел повстанцев, ставший причиной всенародного возмущения всей Испании и началом Герильи.
ВНУТРЕННЯЯ ЭМИГРАЦИЯ
Война закончена. Силы сопротивления победили, враг отброшен. И тут победившую Испанию придавили свои собственные тиранические силы, превратившие освобождение в новую стадию деспотизма. Сюжет снова парадоксальный и абсурдный, и опять пахнет тем самым издевательством, которое и составляет сущность адских мучений.
«Бедствия войны» были завершены до 1820 года, когда жестокость, тупость и абсурдность нового анахроничного абсолютизма Фердинанда VII стали невыносимыми и вызвали новый взрыв возмущения — на этот раз против своих собственных властей, а не против иностранных благодетелей. Финал всей серии отчетливо показывает, сколь горькими и саркастичными были настроения образованного общества, да и не только этого тонкого слоя, но и буржуазии, и армейских кругов.
В 1820 году знаменитый генерал Риего начинает движение, которое почти увенчалось успехом. Почти успехом.
Рафаэль де Риего Флорес был молодым офицером, когда сражался в немногих героических частях испанской армии против французской оккупации. Поскольку он был не партизан, а кадровый офицер, то, оказавшись в плену у французов, встретил там корректное обращение и был отправлен под надзор во Францию. Там он еще более полевел, а точнее, страстно и пылко влюбился в два милых образа. Он стал почитателем демократической испанской Конституции, написанной либералами в 1812 году в предвкушении новой парламентской и конституционной Испании. Это была та самая Конституция, которая родилась на испанской почве в противовес заемной, импортированной и навязанной сверху наполеоновской Конституции. Как мы помним, оба варианта демократического основного закона отбросил и растоптал вернувшийся в Испанию Фердинанд VII. Кроме того (и это наш пункт номер два), молодой Риего глубоко поверил в масонское учение о всемирном братстве людей и установлении Царствия Небесного на этой грешной земле усилиями самих людей, без помощи церкви и самого Иисуса Христа. (Масоны поклоняются Христу как одному из своих духовных вождей, но не как Богу и Спасителю.)
В 1820 году, когда Гойя только устроился в своем убежище близ Мадрида, на юге страны разразились драматические события. В Андалусии правительство сконцентрировало большие армейские силы, чтобы переправить их в южноамериканские колонии. Дело в том, что дыхание Наполеоновских войн достигло заморских территорий Империи. Симон Боливар, прославленный Освободитель (El Libertador), профессиональный военный, аристократ и богач, вел в Венесуэле народную освободительную войну против испанской администрации. Вскоре наш Пушкин в России напишет свои строки: «Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар». Имеется в виду широкополая шляпа, названная по имени американского героя. Дотошные историки установили, что такой шляпы революционер не носил, но тем не менее его имя к ней почему-то приклеилось.
Против этого самого героя и должна была выступить ударная сила, которую собирали испанские монархисты и каратели в Андалусии. Один из командиров этой армады, Рафаэль де Риего, вовсе не собирался заниматься таким неблагодарным делом, как подавление латиноамериканской революции. 1 января 1820 года он обратился к своим солдатам с короткой речью, которая содержала в себе его программу: «Испания живет под тяжестью произвольной и абсолютной власти, осуществляемой без малейшего уважения к основополагающим законам Нации. Король, обязанный своим троном всем тем, кто сражался в Войне за независимость, тем не менее не признал Конституцию, этот договор между монархом и народом, эту опору и воплощение современной страны. Испанская Конституция, справедливая и либеральная, была выработана в Кадисе, в годы крови и страданий. Но король не присягнул ей, и потому необходимо, ради спасения Испании, чтобы король принял и признал Конституцию 1812 года».
Риего ссылается на Конституцию, принятую в Кадисе тамошним всеиспанским парламентом в годы Герильи и растоптанную вернувшимся в страну деспотом. Фердинанд и его команда расправились и с руководителями парламента, которые были убиты либо посажены в тюрьму новой репрессивной машиной. Более горячей темы для обдумывания в то время не было. Казалось, вновь ожили надежды испанских либералов, и Гойя воочию видел, как его надежды довоенной поры возрождались на глазах.
Армия Риего не дошла до северных провинций. Она затормозила и практически расформировалась сама. Офицеры, увлеченные риторикой свободы и идеалами Конституции, убедились на собственном опыте, что народные массы глубоко равнодушны либо враждебны к свободе и демократии, к соблюдению справедливых законов. Для чего народу конституция? Гражданские свободы, вольная пресса, независимый суд? Простому человеку ни к чему все эти выдумки. Это все забавы для бездельников и городских умников. Мы туг в своей Андалусии (Эстремадуре, Астурии и т. д.) этих ваших конституций не просили. Нам надо, чтобы было по-прежнему, как всегда. Наши графы и наши попы, конечно, тоже не подарок, но они хотя бы свои, а чужих законов нам не нужно.
Впрочем, дело генерала Риего все же победило, хотя и ненадолго. Пример андалусских событий отозвался в других городах и весях страны. Движение за отмену абсолютистского правления оказалось бессильным в деревнях, но в урбанистических центрах страны, в торговых и портовых городах большинство населения громко заявляет о своем выборе. Обстановка такова, что король Фердинанд издает рескрипт о признании Конституции. Начинается период «либерального трехлетия», Trienio liberal.
Может быть, восстание Риего и недолгий период либерализации монархии были последней надеждой старого и больного художника. Впрочем, его жизненный уклад не изменился. Он уже не пытался принимать участие в общественной жизни, не участвовал в спорах и уж тем более не выходил на улицы с требованиями или протестами. У него были другие заботы. Он вовремя нашел умных и хороших врачей, которые выручали его в периоды резкого ухудшения здоровья. И он, как мы уже видели, пытался подвести итоги своей творческой жизни и осмыслить в своих финальных произведениях то, что открылось ему в истории, в национальной психологии, в человеческой сущности. Он внимательно следил за происходящими событиями — и наверняка переживал чувство «дежавю». Он уже видел все это.
Он наблюдал героического свободолюбца Риего, который приобрел огромную популярность, но не имел возможности делать реальные дела. Появились и признаки того, что народный любимец не прочь попользоваться своим положением и приобрести богатства сомнительными способами. Усилия либеральных министров в это время послаблений систематически подрывались то общим хаосом и бестолковщиной, то противодействием роялистов, консерваторов, агентов Инквизиции. Наконец, спустя три года случилось то, что уже происходило недавно в Испании. Опять французская армия переходит границу и оккупирует страну. Теперь уже это армия под знаменами Священного союза, армия консервативного порядка и традиционного уклада. Всё должно быть так, как при отцах и дедах. Никаких революций, никаких новаций, никаких вольностей. Конституция отменяется. Как предки жили, так и вы будете жить. С таким посланием пришли новые оккупанты из Франции.
Какая-то фатальная страна эта Франция. Полтора десятка лет назад оттуда пришли армии Наполеона, теперь по улицам испанских городов маршируют так называемые «сыновья святого Людовика». Те, прежние сыновья приходили для того, чтобы осчастливить испанцев и исправить их страну — и эти, новые сыновья тоже жаждут помочь и наладить. Опять история издевалась над людьми. Опять всё вывернулось наизнанку.