Люди доигрались в свои игры и дождались прихода возмездия в час Страшного суда, но художник сам теперь настолько могуч, свободен и творчески состоятелен, что он изображает катастрофу и констатирует ее, а его произведение доказывает тем самым успех и взлет искусства. Вот как поворачивается дело. Такова отныне линия развития искусства. Опасная, разумеется, линия. Она по силам титанам, а когда середняки и троечники начнут упражняться в новомодном новаторстве и опасных экспериментах, то придут своим чередом плохонький романтизм, посредственный символизм и дешевый авангардизм. Эти «из-мы» чрезвычайно удобны для того, чтобы перемешать карты и расставить новых титанов искусства среди множества посредственностей, стилистически репрезентативных для своего времени. Сотрудники музеев имеют чем заниматься. Сказать по правде, скучное это дело — расставлять по полочкам нечто не особенно интересное.
Титаны искусств Гойя, Гёте и Бетховен испытали на себе и провал Власти, и моральное банкротство революционного движения. Они закричали об этом тяжком опыте с неистовостью, сарказмом и горечью. Итог катастрофичен. Вывод же не то чтобы оптимистичен, но горделив и дерзок. Положиться не на что, поиск продолжается, борьба была и будет неизбежной и нескончаемой.
А борешься ты, художник и ученый, не за истины одной стороны против истин другой стороны. Это тупиковый вариант. Идеологические варианты — они все тупиковые. Духовные скрепы обязательно проявляют себя, как крюки, загнанные под ребра. Творческий человек видит не истину одной стороны в борьбе с другой стороной, а борьбу двух сторон друг против друга. Он видит целостную картину мировой драмы. То духи света идут вперед, то силы тьмы побеждают. Так было и так будет.
Дело художника — понимать, что человеческое дело проиграно в принципе, ибо три главных «кейса» (народ, власть, культура плюс искусство) рассмотрены и приговор суров: не годится ни то, ни другое, ни третье. Прекрасное ужасное становится предметом изображения. Благополучное мироздание и надежная история, которая придет к светлому будущему, — это идеологические сказки, и большому искусству они противопоказаны.
Дело человечества проиграно с несомненностью, да только отсюда вовсе не следует, будто творчество, мысль, поиск исчерпаны. Отсюда не следует, что художникам пора обернуться простыней и ползти в сторону кладбища. Вовсе нет. Люди проиграли по всем статьям, старое прогнило и новое не лучше. Старое костенеет и мертвеет, оно непластично и не выдерживает столкновения с Революцией. Сама же Революция упирается в догму, в нетерпимость, в жесткий выбор. Без Революции жизнь невозможна и невыносима, она есть мертвечина и прозябание. С Революцией жизнь оборачивается чудовищными личинами. Происходит то самое, что называется по-испански Disparates.
А потому вперед и снова в бой. «Лишь тот достоин жизни и свободы…» Ежедневное усилие, постижение, осмысление. Не застревать, не останавливаться, не бояться сил прошлого и не призывать их во имя прочности основ. Но и не верить силам разума и прогресса. Там и там будут тупик и ловушка. Мыслящий и творческий человек делает свое особое дело. Он умеет творить, вникать, открывать, экспериментировать.
Примерно такая философия отвечала стремлениям нового искусства, возникавшего на рубеже XVIII–XIX веков. Это было искусство Гойи и Бетховена, Гёте и Шиллера, а впереди уже просматривается Пушкин. Эти художники преодолели Просвещение, и в той же степени они преодолели тени непросвещенного прошлого. Они показали, что искусству теперь под силу ставить неразрешимые вопросы — ставить их гордо и беспощадно, и не впадать в панику или мизантропическую истерику, и оставаться суверенным Свободным Художником.
Нам бы сегодня таких художников — говорите вы? Мы читаем Чехова и Джойса, Элюара и Томаса Манна, а там и Фолкнера, и Сэлинджера, и Петрушевскую, и говорим себе: да они же нарисовали ад на земле! И мы восхищаемся не потому, что реальность их книг ужасна, а потому, что они доказали гордое умение обойтись с унизительными истинами реальности с высоким мастерством победителей.
Мы вспоминаем тогда рисунки, офорты и картины Франсиско Гойи.
Таким стало классическое новоевропейское искусство в апогее своего развития. Нам остается в очередной раз озадачиться и спросить себя, как это вообще может быть и откуда такое берется. Убедительного ответа на такой вопрос мы не имеем. Намеки на ответ мы знаем.
Шли к счастью и свободе — пришли в ГУЛАГ. И всегда так будет, когда обещается рай на земле, истина в последней инстанции, великое и окончательное Учение. Пока талант, мысль, гений не разучились развинчивать и рассекать истины и абсолюты, до тех пор искусство и культура способны хотя бы адекватно отвечать на издевательства Истории.
Поражение человека как залог его творческого прорыва и успеха! Падать в бездну и превращать падение в полет, как предлагал Карл Ясперс. В трагедии Байрона «Каин» говорится:
Нет ничего, чего бы
Я не хотел, не жаждал, иль не мог
Иль не имел отваги знать.
Может быть, таково и есть главное веление времени — пестовать, наконец, свободное мышление и вольный разум, способный критиковать себя во всех своих проявлениях, на разных курсах? Не быть почитателем догм и норм любого рода. Проверять и перепроверять, прилагать ко всем фактам и теориям свой пытливый ум. Без всякой гарантии разбирать по косточкам любой идеологический механизм и любой факт бытия. Быть готовым к провалу всякий час; ни на минуту не ослаблять усилий.
Если бы не было творческого дара, этой энергии непокорного исследования, то не было бы никаких шансов. Пока есть настоящие художники, есть и шансы. Слышите: художники. Не идеи, не нормы, не ценности, а творческие люди…
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА
ФРАНСИСКО ГОЙЯ-И-ЛУСЬЕНТЕСА
1746, 30 марта — Франсиско Гойя-и-Лусьентес родился в деревне Фуэндетодос близ Сарагосы в семье золотильщика Хосе Гойи и обедневшей дворянки Гарасии Лусьентес.
1749 — семья переезжает в Сарагосу.
1751–1759— учеба в церковно-приходской школе в Сарагосе.
1759 — поступает в художественную мастерскую Хосе Лусана Мартинеса при Академии рисунка Сарагосы.
1763 — завершение учебы в мастерской Мартинеса. Расписывает ризницу церкви в Фуэндетодос.
4 декабря — приезжает в Мадрид для поступления в Королевскую академию живописи Сан-Фернандо, но его работа — копия гипсового бюста Силена — не получает одобрения жюри.
1766–1771 — живет в Риме и Неаполе, где знакомится с классическим искусством Возрождения и барокко.
1771, апрель — принимает участие в конкурсе живописцев в Парме. Получает вторую премию за картину «Ганнибал, осматривающий с альпийских вершин земли Италии».
Осень — возвращается в Сарагосу и получает первые заказы от церкви.
1772 — расписывает фресками капеллу дворца графа Каэтана де Собрадиэля.
1773, январь — июль — создает фрески на своде капеллы в куполе собора Нуэстра Сеньора дель Пилар в Сарагосе.
25 июля — в церкви Святой Марии в Мадриде венчается с Хосефой (Пепой) Байеу, сестрой художника Франсиско Байеу.
1774 — расписывает фресками приходскую церковь Ремолинос и картезианский монастырь Аула Деи близ Сарагосы.
29 августа — рождение первенца Антонио, умершего в младенчестве, как и большинство детей Гойи.