С каждой минутой Энни видела свою позицию все яснее, всякого рода нерешительность, сомнения и стеснения исчезали. В особенности помогло ей, хотя и оставило неприятный привкус, раскаяние Дункана. Она вышла из положения отринутой, ясно поняла, что ни за какие коврижки не желает делить кров с этим человеком. С досады ли, нет ли, но сил и уверенности она ощутила в себе более, чем когда-либо в жизни.
— Не думал, что ты окажешься такой… жесткой.
— Я жесткая? В чем ты видишь мою жесткость? В том, что я предлагаю тебе помочь добыть денег?
— Да. Ты хочешь от меня откупиться. Ты скорее дашь мне денег, чем пустишь обратно.
Одно к одному. Мелкий, ничтожный тип. Скряга. Уж он-то скорее останется не только с нелюбимой, но и с противной ему женщиной, лишь бы не лишиться своей жалкой наличности.
— Дункан, налей мне еще чашку чаю. Я сбегаю наверх, в туалет.
Ей не хотелось ни в туалет, ни чаю. И еще меньше хотелось, чтобы Дункан хоть на минуту еще задержался в доме. Но начальный сценарий предусматривал ознакомление нежеланного гостя с фото на холодильнике. Жалкий, но триумф. А за молоком для чая он обязательно полезет в холодильник.
Когда она вернулась, Дункан стоял перед фото.
— Значит, это он? Твой новый?
— Ох, извини… Надо было снять.
— Не хочу показаться грубым, но… Это его сын или внук?
Энни вспыхнула, запутавшись в оттенках его иронии и своей самоиронии. Дункан, естественно, видел перед собою лишь какого-то среднепоселкового гражданина неизвестно каких окрестностей. Седой ежик, очки, пацан…
— Ты и вправду груб.
— Прошу прощения. Но по возрасту…
— Это сын. Сам он твой ровесник.
Вранье, конечно, но могло бы быть и правдой. Более или менее.
— Похоже, жизнь его изрядно потрепала. А другие дети есть?
— Дункан, извини, но тебе, пожалуй, пора уходить. Мне твои распросы совершенно ни к чему.
По триумфатору и триумф. Получилось далеко не так весело, как Энни предполагала.
Однако оставалось еще электронное письмо Такера, прочитанное лишь однажды. Энни распечатала его в музее, как и фотоснимок, и засунула в конверт, чтобы не запачкать всяким мусором, в изобилии скопившимся на дне рабочей сумки. Энни приготовила себе перекусить, уселась, вытащила распечатку письма, но тут же снова поднялась, решив надеть очки для чтения. Обычно она о них почти не вспоминала.
Иные воспоминания полезли в голову. Письмо (теперь оно стало письмом в традиционном смысле слова, листком бумаги с буквами, хотя и не рукописными), очки, кресло… Сколько раз она наблюдала, как ее мать и бабка поудобнее устраивались в кресле, чтобы ознакомиться с содержимым конвертов, доставленных почтой Ее Величества… Кто отправлял эти конверты? Память услужливо подсказала имена, которые она, казалось, прочно забыла. Бетти из Канады… Что за Бетти? Почему из Канады, как она туда попала? Где бабушка с ней познакомилась? Тетя Ви из Манчестера, которая ей вовсе не тетя… Подростком, когда в ребенке проявляется уверенность в себе и желание судить других, Энни однозначно осуждала проявления радости при получении писем. Что за радость в том, что племянница Бетти забеременела, что внук тетки Ви учится на ветеринара? Просто мать и бабка жили замкнуто, скучали, потому и радовались каждому пустяку.
И вот она сама радуется возможности перечитать сообщение от едва знакомого человека с другого континента, от человека, с которым она никогда не встречалась.
Глава 10
В последнем отправленном Такеру письме Энни спрашивала, как бы он поступил, если бы обнаружил, что бесцельно растратил пятнадцать лет жизни.
Ответа на вопрос она еще не получила, возможно, потому, что Такеру помешали домашние передряги, на которые он намекал в последнем послании. Поэтому ей пришлось самой заняться этим вопросом. Жила она в последние годы, оставаясь в убеждении, что время есть деньги. Что она сделала бы, потеряв 15 тысяч фунтов? Похоже, напрашивались два варианта: смириться с потерей или попытаться вернуть деньги. Второй вариант допускал разные возможности: получить деньги оттого, кто их отнял, или же из других источников. К примеру, что-нибудь продать, поставить на скачках, взять сверхурочную работу.
Аналогия «время — деньги», однако, была верна лишь отчасти. Время вовсе не равняется деньгам. Точнее, время, которое она имела в виду, не трансформируется в звонкую монету, как время, скажем, проститутки или адвоката. Точнее (и хватит «точнее», не то она до-уточняется до того, что придется искать новый способ представления времени), теоретически могло бы и превратиться, но пойди еще найти того, кто заплатит за ее время. Можно, конечно, толкнуться в дверь Дункана — то есть Джины! — и потребовать компенсации за растраченные впустую годы, но сторговаться вряд ли удастся, да и взять с этого голодранца нечего. К тому же Энни желала не денег. Ей хотелось вернуть время и потратить его на что-нибудь другое. Она хотела снова стать двадцатипятилетней.